Дидро и цивилизация России - [67]
А. В. Нарышкин нигде не упоминал о своем знакомстве с Д. Дидро, но писал, что в молодости он был неравнодушен к идеям «парижских законодателей», «об их Равенстве, их Свободе, об их Правах человека, к идеям абстрактным и смутным, об их Священниках, их Адвокатах, их Третьем сословии…»[598]. Теперь же Нарышкин был намерен сказать (на французском языке!) о России нечто собственное, обдуманное и пережитое, о чем «не упоминает ни один иностранный писатель, говоря о России».
Главным предметом размышлений Нарышкина являлись события и обстоятельства, которые привели к замечательной эпохе в истории России – эпохе Петра Великого. Но подробное рассмотрение самих реформ Петра не входило в намерение автора. Его интересовал сам переход от «древней» к «новой» России.
Автор давал самую высокую и притом явно идеализированную оценку нравственного состояния древнерусского общества, подчеркивая при этом его внутреннее единство: «Этот народ был единым в своих обычаях, твердым в своих принципах, умеренным и осторожным в своих действиях: русские обходились простой и естественной продукцией и здравым смыслом в суждениях. У русских был характер слишком суровый для нашего века, но отмеченный справедливостью, позволяющий чувствовать собственное достоинство»[599].
Будучи человеком глубоко интегрированным в европейскую культуру века Просвещения, Нарышкин находил опору своим взглядам в известном высказывании Ж.-Ж. Руссо, обвинявшего Петра I в том, что он придал развитию России искусственный, подражательный характер. (Примечательно, что публикаторы русского перевода «Мыслей о России» в данном случае без всяких оговорок дополнили текст Нарышкина «оправдательным» замечанием: «Гений Петра I был склонен к творческому, а не слепому подражанию[600]».) По сути, соглашаясь с Руссо в отношении Петра I, не без иронии называя царя «нашим главным идолом», Нарышкин полагал, что Екатерина II исправила положение, повернув «народ к его естественным началам и собственным средствам при помощи различных мер на всем пространстве своей огромной империи»[601]. Обратим внимание на это суждение Нарышкина. В нем он выдавал за действительное то, что советовал Екатерине II Дидро: с помощью мудрых узаконений способствовать естественному ходу общественного развития.
Опровергая мнение «французов» о Петре I, Нарышкин имел в виду вольтеровскую традицию, объявившую царя «творцом своего народа». Едва ли не весь пафос сочинения Нарышкина направлен против этого утверждения. Автор «Мыслей о России» видел главное свершение Петра I не в том, что он расширил границы своих владений, и не в том, что он основал Петербург, а в том, что он «изменил форму правительства». Уничтожив Боярскую думу и сам титул патриарха, он «тем самым сделался больше императором, чем его предшественники»[602]. Автор не употребил слово «деспот», но, возможно, подразумевал его, ничуть не оправдывая царя в этих действиях. Почувствовав это, публикаторы русского перевода не преминули добавить от себя фразу об «опасности» власти патриарха для государства[603].
«Насильственные действия» Петра I едва ли вызывали большие симпатии Нарышкина, но в целом он не отрицал позитивного содержания петровской цивилизации России. Усилия автора направлены на то, чтобы в противовес европейским авторам указать на истинные, с его точки зрения, истоки этих перемен. Он отвергал идею «творца» новой России «из ничего», он пытался оспорить понимание петровской цивилизации России исключительно как европеизации. «Иностранцы начинают, так сказать, существование России с Петра Великого и повторяют, что он создал и страну, и людей. Несомненно, его царствование было выдающейся эпохой в истории России, но не было ее рождением»[604]. Русские уже проявили себя как самостоятельная сила в начале XVII века. Изгнав врагов из Москвы, они смогли «сами оправиться от всех их несчастий». Однако главные достижения древней России автор связывал с деятельностью царя Алексея Михайловича. Он, по его словам, издал мудрые законы, начал вводить военное искусство, умел успокаивать общественные возмущения и даже проявлял веротерпимость, приглашая полезных иностранцев в Москву. Главное достоинство правления Алексея Михайловича автор видел в том, что царь правил в соответствии с духом своего народа: он не только понимал «народный дух» («l’esprit public»), но и способствовал его улучшению. В своем сочинении Нарышкин нарисовал идиллическую и в высшей степени утопическую картину единения власти и народа (всех сословий!), якобы имевшую место на Красной площади в Москве перед царским дворцом во времена Алексея Михайловича.
