Диармайд. Зимняя сказка - [122]

– Откуда взялось море? – недоверчиво спросил Фердиад.

– Пришло. И знаешь что? Те, кто не знал, что пришло море, ходили по дну и пускали петарды. А для тех, кто знал, что оно пришло, вода была мокрой, и в лодку, которую притащило течением, можно было забраться и сесть на корме.

– Какие петарды?

– Ой! – сказала Дара, поняв, что рассказывает одновременно о новогодней ночи и о той, когда она благословила в дорогу Кано.

– По-моему, ты слишком увлеклась играми с Тир Тайнгире и со всеми теми непонятными вещами, что к нему прилегают, – заметил Фердиад. – Ты уже сама не можешь отличить, где сон, где явь. Мне нужно было бы вмешаться раньше.

– Ты думаешь? – Дара вложила в вопрос все неуверенность, какую только удалось наскрести по сусекам.

– Сама посуди – на примере своего гейса. Сперва старая Буи в твоем присутствии исказила его. Допустим! Потом фантазия занесла тебя в непонятные сферы, и ты влюбилась в тень тени и отзвук сна. Допустим! Как же вышло, что твоя сила – при тебе? Или Буи Финд невольно тебя обманула, как это бывает с безумцами, или твоя любовь недействительна.

– Да, я тоже думала об этом, но, понимаешь, море…

– Дара!

– Что, милый?

Она, не вставая, извернулась и поцеловала его в гладкую щеку. Память губ и память ноздрей проснулись…

– Дара, я должен тебе помочь. И я помогу тебе. Ты запуталась. Доверься мне! Я вытащу тебя из этой трясины. Ты заигралась – и Другой Мир проучил тебя, понимаешь? Хорошо еще, что я не опоздал, – взволнованно, настолько горячо, насколько страсть вообще доступна сиду, заговорил Фердиад. – Доверься мне – и я все сделаю сам, ты только доверься!

– Ты хочешь убрать из моей жизни и из моей памяти Диармайда? – тут Дара сделала такой жалобный голосок, какого у нее даже и в детстве не бывало.

– И хочу, и уберу. Пусть его дух спит в башне Буи, а плоть слоняется где угодно, это теперь не твоя забота.

– Хотела бы я знать, что это за история с его плотью. Он что – бессмертен? Или память передается из поколения в поколение? Буи сказала, что она от глотка крови родила дитя…

– Сиды редко сходят с ума, но сумасшедший сид всем человеческим безумцам сто очков форы даст. В ее бедной голове перемешались приемы древней магии, осиротевшие возлюбленные из всех преданий, сколько их накопилось в мире, и много чего еще. Ты ведь не хочешь пойти путем Буи Финд?

– Нет, вот этого я уж точно не хочу! – Дара даже развеселилась, вообразив себя в башне, плетущей салфеточки из сушеных водорослей.

– Ну вот, видишь? – Фердиад осторожно уложил Дару к себе на колени и склонился над ней. – Не бойся. Я знаю, как тебе помочь.

Знать-то знаешь, а вот на вопрос не ответил, подумала Дара. С сидом все ясно – а вот с тем, другим?

Если бы она хоть однажды могла разглядеть его лицо настолько, чтобы представить себе! Она послала бы Диармайду зов. Или не послала бы?

Фердиад прикрыл ей глаза ладонью и заговорил на древнем языке, из которого Дара знала лищь отдельные слова. И тут она допустила ошибку – она вслушивалась в их певучее звучание лишнюю секунду, целую долгую секунду. Тело поплыло, покачиваясь на волнах, и уже не голос – струи журчали, свивающиеся зеленоватые струи реки, уносящей Дару прочь от всего, что нагромоздила она в непомерной жажде самоутверждения за последние недели. И ей уже казались смешными и нелепыми попытки отыскать вселенские истины в самодельных книгах.

Вдруг перед глазами мелькнула бело-голубая линия – и тут же Фердиад, вскрикнув, отдернул руку от лица Дары.

Она резко села.

Незавершенные чары спали, скатились с нее, словно пригоршня бисера. Фердиад тряс рукой, на которой был незримый для постороннего взора и видный только целителям не ниже второго посвящения белый след – то ли от удара, то ли даже ожог, Дара сразу не поняла.

– Вот этого я и хотела, – произнесла она и встала против Фердиада. – Вот мой ответ на все твои умопостроения. Правильно я делала, что не любила алгебры. Если бы любила – ты бы меня, пожалуй, и убедил.

– Хочешь сопротивляться – сопротивляйся, – ответил ей Фердиад. – Продолжай и дальше в том же духе. Скоро и ты заберешься в башню…

Вдруг он шагнул вперед и взял ее за плечи.

– Это не ты, – сказал он. – Это не твой удар, твои я знаю, сам учил. Это – то чужеродное, что попало в тебя, сопротивляется мне. Это – твоя дурацкая попытка приобщиться к колдовству фоморов! Вот теперь я просто обязан спасти тебя. Ты ведь даже не можешь отвечать за то, что вытворяет эта сущность, которую ты от большого ума считаешь своей половиной! Тебе только кажется, будто ты можешь одновременно находиться и в Этом, и в Другом Мире! Дара, я уже начинаю бояться, что опоздал!

– За нами следят, – вдруг сказала Дара. – Чувствуешь? Через хрустальный шар.

– Да, верно. Погоди, сейчас разберусь.

– Сама разберусь, – торопливо сказала Дара, потому что уловила еще и очень далекий, очень смутный, почти неразличимый на фоне ощущений Другого Мира зов.

Она уже почти привычным жестом прикрыла левый глаз.

Находясь в Этом Мире, она таким способом соединялась с Другим Миром. Находясь в Другом – очевидно, могла видеть Этот.

И точно – левый глаз нарисовал ей Сану, застывшую над маленьким хрустальным шариком. Причем место для работы с шаром было самое неподходящее – крестница держала его в варежках, а за ней виднелся двор какой-то заснеженный, сугробы по пояс, меж ними – тропинка к почерневшему крыльцу, покосившийся дом, ватные валики в небольших и тусклых окнах, метла и лопата у дверей.