Диалоги рептильного мозга - [5]

— Я не глупый! — возразил ему Хомяков.

— Всё внимание на меня! — сказала Сумская и предъявила экран ноутбук: там у нее был запущен калькулятор и светилась крупная цифра.

— Я — с вызовом ответила Инна Васильевна, — ещё не такая старая!

Она обвела число у вершины графика и вернулась на место.

— У меня есть член, — доверительно шепнул Осипов. — Я хочу играть в танки.

Марк Константинович понимающе кивнул, и Осипов покинул переговорку.

— Ну не офигенный ли я? — спросил Марк Константинович, и все почему-то сразу посмотрели на Мартемьянова.

— Я вообще ни при чем! — заявил тот. — Это другие виноваты!

И тут он вдруг указал пальцем на меня.

Я молчал, не зная, что делать.

— Я на три головы круче вас всех, — напомнил Марк Константинович, глянув прямо мне в глаза. — Я офигенный?

— Да, — выдавил я.

Наступила гнетущая тишина.

— У меня, — строго поправил Марк Константинович, — очень важная должность. И у меня офигенная тачка. Вы же видели мою тачку. Я настоящий профессионал. А вы все — нет.

Он недоуменно поднял брови и теперь смотрел только на меня, явно ожидая ответа.

— А как же я? — вскинулась Сумская, но Марк Константинович, не поворачиваясь, погрозил ей указательным пальцем, и она умолкла.

Он смотрел на меня и ждал чего-то — назойливый, дотошный, приставучий.

Все ждали.

— Наши сервера… — Я решил зайти с козырей. — Работают без перезагрузок и сбоев уже 6840 часов. Это девять с половиной месяцев.

Инна Васильевна со стуком уронила пудреницу. Хомяков открыл рот, а глаза его засияли неподдельным гибельным восторгом. Мартемьянов закрыл лицо папкой, а Сумская округлила глаза, сжала ладонями виски и с ужасом задвинула пальцы глубоко в белые кудряшки.

Марк Константинович переживал сложные эмоции — сперва его лицо побагровело, а кулаки сжались. Затем он непонимающе развел руками и надул щеки. Оглядел всех присутствующих и с шумом выпустил воздух.

— Это не я! — заволновался Мартемьянов. — Вы сами слышали! Это всё он, а я не виноват!

— Но ещё я закрыл сегодня семь тикетов! — добавил я с отчаянием.

И тут вдруг Сумская захохотала. Вслед за ней заржал Хомяков, робко захихикал Мартемьянов, звонко закудахтала Инна Васильевна и, наконец, забулькал сам Марк Константинович. Продолжая булькать, он подошел ко мне, дружески хлопнул по спине и вышел.

И все тоже стали расходиться.

Лишь на прощание Инна Васильевна обернулась и очень игриво погрозила мне пальчиком.

Что они слышали от меня в тот день на планерке — я так никогда и не узнал. Но это уже было и не важно, потому что проблемы только начинались.

* * *

Выяснилось, что теперь я совершенно не понимал того, что мне говорят. И точно так же не понимали и меня.

Наш офисный уборщик Анзур, встретив меня в коридоре, как всегда, приветливо улыбнулся, но вместо приветствия сказал «у тебя некрасивое лицо». От Анзура это было слышать совсем нелепо — кто видел Анзура, поймет.

В столовой за мой столик подсел Яков Васильевич из транспортного, и пока мы ели, объяснял, что мы все богатые и здоровые, а у него и здоровье не то, и деньги не те. К счастью, моих ответов он не требовал — задавал вопросы и сам на них отвечал, а в конце поблагодарил за приятную беседу.

Телефонного собеседника я не понимал точно так же. Мне раздался звонок с неизвестного номера:

— Здравствуйте! Уделите пару минут, чтобы я вас как следует обманул?

Я сбросил звонок, больше он не перезванивал.

Удивила наша курьер Жанна — юная и очень застенчивая толстушка с малиновыми волосами, вся покрытая пирсингом и цветными татуировками. Говорила она не со мной, а с Пашей Костромским, который сидит от меня за перегородкой. Я не видел их, доносились только голоса:

— Я тебя хочу, — буднично говорила Жанна. — Хочу тебя, понимаешь?

— Слушай, катись отсюда? — отвечал Костромской, прежде славившийся в нашем офисе феноменальной вежливостью и аристократическими манерами. — Разберись сама, дуреха, это твоя работа.

— Я тебя хочу, — повторяла Жанна. — У тебя плохо пахнет изо рта, но я все равно хочу только тебя.

Подавив накатывающийся страх, я решил выяснить, насколько теперь понимаю письменную речь. Надел наушники, чтоб не мешали звуки офиса, и углубился в свою старую переписку. Она почти не изменилась. Мне слали вопросы по корпоративному сайту, просили что-то доделать, и отвечал я тоже вроде здраво — и сегодня, и все прошлые дни. Я решил, что с печатным текстом работать могу как прежде, но вдруг заметил в конце своего старого ответа логистам фразу «и хватит заваливать меня херней, бездельники сраные». Такой фразы быть не могло. Впрочем, логист спокойно ответил на это «спасибо, Алексей, вы очень помогли». Похоже, фраза чудилась лишь мне и лишь теперь.

Тут я вдруг обратил внимание на музыку в наушниках. Мелодия была до боли знакомой, а вот текст… «Я себе нравлюсь! — доверительно сообщал певец знакомым голосом, хотя я никак не мог вспомнить имя. — Я и вам тоже должен нравиться! Я точно знаю, что все любят слушать! Слушайте меня и несите мне свои деньги!»

Постепенно я нащупал принцип. Если разговор был строго по делу, то я его слышал без изменений. Но если собеседника переполняли посторонние эмоции или сам разговор был ему не важен — вот тут я слышал совсем другое.