Девятьсот часов неба. Неизвестная история дирижабля «СССР-В6» - [95]
Пока чинили мотор, огромная стартовая команда в 650 человек, какой никогда не видывала Эскадра, крепко держала верёвки, не давая кораблю вырваться и сейчас же умчаться в небо.
Наконец механики доложили: порядок. Не исключено, что Гудованцев выслушал произнесённое Микояном короткое напутствие, глядя на наркома сверху вниз из открытых дверей кабины, которую поддерживали на метровой высоте: именно так следовало бы поступить, чтобы предотвратить случайный удар о землю.
Кораблю дали всплывную силу, сбросив десяток-другой балластных мешочков, и командир крикнул стартёру: к взлёту готов! Выдернули из колец поясные верёвки. Поздно было раздумывать, сомневаться, советоваться. Прозвучали три протяжных свистка боцманской дудки стартёра – команда «Отдай дирижабль!».
Расположившиеся по левому борту операторы крутили ручки кинокамер.
В 19:40, уже в темноте, «СССР-В6», тяжело гружённый топливом и маслом, провизией и снаряжением, амбициями и страхами, надеждами и страстями, всплыл над лётным полем Долгопрудной в сырое, зябкое подмосковное небо.
По просьбе киношников прожекторá ещё с минуту выхватывали световыми пятнами из темноты опознавательный знак корабля и эмблему Осоавиахима на оболочке – для хроники.
За пять минут до этого в Москве прочли радиограмму, отправленную со Шпицбергена: «…аэродром на берегу бухты Кольбея готов. Могу принять экспедицию. Прошу распоряжения. Сообщите мне, когда будет экспедиция. Богачек»[217].
Шпицберген ждал. Но сначала предстояло добраться до Мурманска, а потом выполнить задачу в Гренландском море.
Москва – Петрозаводск и далее
Полтора часа после взлёта дирижабль кружил в воздухе неподалёку от Долгопрудной. Нужно было устранить девиацию магнитных компасов и построить кривую радиодевиации для «Фэйрчайлда»[218].
Первую радиограмму в адрес правительственной комиссии радист Чернов передал с борта дирижабля в 20:50[219]:
20:50. Комиссии. Находимся над Химками, определяем девиацию. Всё в порядке. На чьё имя прикажете адресовать радиограммы? Гудованцев[220].
Вахту у моторов с момента взлёта и до полуночи несли бортмеханики Кондрашов, Шмельков и Никитин – соответственно в правой, левой и кормовой гондолах.
В 21:05 комиссии отправили следующую радиограмму:
21:05. Легли на курс Бежецк[221]. Путевая скорость 53 километра в час. Воздушная 72 километра. Гудованцев[222].
Из штаба перелёта поинтересовались, достаточно ли метеосводок, которые передают для дирижабля ГАМС (Главная авиаметеорологическая станция ВВС РККА) и метеослужба Ленинграда. Гудованцев ответил: на участке до Мурманска этого хватит.
Вахта по наблюдению за материальной частью корабля с вылета до 4 часов ночи легла на плечи Устиновича. Его сменил Коняшин, который стоял до 10 утра, а пока, в первый час полёта, тоже не спал – ходил и лазил по кораблю, снова и снова осматривая его. Тем же самым занимался и Почекин.
В 22:23 последовала радиограмма в адрес комиссии:
22:23. Устинович, Почекин, Коняшин осмотрели матчасть. В полёте всё в порядке. Размещаем оборудование. Гудованцев[223].
Экипаж приводил в порядок разнообразное имущество, спешно погруженное на борт в последние сутки, – его проверяли, сортировали, раскладывали. Делалось это с осторожностью, чтобы не нарушить хрупкую центровку корабля, что грозило в полёте самыми неприятными последствиями.
В ту ночь было необычно тепло не только в Москве, но и на всём пути до Петрозаводска и даже дальше на Север, до Кеми. По данным метеостанций, температура не опускалась ниже –3 °C. В пассажирской каюте работала недавно опробованная каталитическая печь[224], поддерживая температуру около +15 °C – вполне достаточно, чтобы не замерзать.
В 23:30 Гудованцев радировал, что дирижабль прошёл Московское море – Иваньковское водохранилище.
В полночь на вахту заступила новая смена бортмехаников: Кондрашова сменил Матюнин, Шмелькова – Бурмакин, а Новиков отправился в самую дальнюю, кормовую гондолу, отпустив на отдых Никитина. Смена произойдёт снова в 4 часа утра. Строгое соблюдение этого порядка до самого конца полёта дало шанс спастись именно тому составу бортмехаников, который в момент столкновения нёс вахту в гондолах. Случись катастрофа на полчаса позже, и мы могли бы увидеть в списке выживших три другие фамилии.
Расписание вахт в моторных гондолах
Пока менялись бортмеханики, Гудованцев продолжал бодрствовать. Третьи или уже четвёртые сутки он отдыхал только урывками? В 0:17 от него ушла на землю радиограмма:
0:17. Комиссии. В 23:45 прошли Кимры. Путевая 45 километров в час. Ветер 50 километров в час. Болтает. Прошу разрешить перерыв радиопередач на 1 час 30 минут для отдыха радиста. Гудованцев[225].
На машинописном тексте этой радиограммы Микоян собственноручно начертал: «Разрешить на два часа»[226]. Но сразу уйти отдыхать радисту Чернову не пришлось: в 0:42 он был ещё в эфире – вёл переговоры с радиостанциями, следящими за дирижаблем, обсуждал качество связи, частóты и прочие технические детали. Затем передатчик «СССР-В6» замолчал. Он снова вышел на связь в 2:45, передав сообщение:
2:45. Комиссии. Шквалистый ветер силой до 50 километров встречно-боковой. Подхожу к Бежецку. Всё в порядке. Гудованцев
