Девушка выбирает судьбу - [57]

И все же должен сказать, что на моей памяти змея ни разу не кусала кого-нибудь из нашего аула. Ни разу не кусали меня и моих друзей скорпионы, тарантулы, фаланги, которые в изобилии водились в степи.

Урочище, куда мы перекочевали, называется «Куйлыс», что означает «Слияние». Здесь сливаются две речки…

С целой ватагой таких же, как я, ребятишек отправляюсь на разведку. Через полкилометра приходим к месту слияния. Здесь бурное течение, вода пенится, но зато она чистая, и рыбы видимо-невидимо.

По возвращении выпрашиваю у бабушки старую иголку без ушка и начинаю мастерить крючок. Для этого иголка накаляется докрасна и изгибается в нужную сторону. Недаром же я сын кузнеца. Через час крючок готов, нужна леска. Долго роюсь в разном тряпье, в сумке для всякой мелочи и вдруг нахожу целое богатство — плотный моток тонкого и прочного шпагата. Этого должно хватить с лихвой.

Я забыл сообщить, что к этому времени подрос уже мой маленький братишка Утепберген. Ему сейчас что-то около четырех, и все дети в ауле дразнят его Рыжиком за цвет волос и веснушки вокруг носа. Я — абсолютный авторитет для него и пользуюсь этим с присущим детям деспотизмом.

Удилище у нас есть, и мы с Утепбергеном собираем кузнечиков на лугу. Я, конечно, ловлю их неплохо, а вот братишка отстает. Частые мои угрозы о том, что в наказание он не будет взят на рыбалку, вызывают у него слезы. Пойманным кузнечикам мы отрываем лапки и крылышки, после чего бросаем в банку. Когда банка наполняется, я поручаю Утепбергену нести ее вместе с ведерком для будущей добычи, а сам беру наперевес удочку.

И вот мы на берегу реки. Чтобы случайно не зацепить крючком братишку, я отсылаю его подальше, а сам наживляю самого крупного кузнечика. Затем я три раза плюю на крючок и забрасываю его чуть ли не на середину реки. И сразу же что-то резко дергает удочку, едва не вырывая ее из рук. На крючке бьется довольно внушительный окунь!..

Больше всех радуется Утепберген. Он ведь впервые видит, как ловят рыбу. Наполнив ведро водой, я пускаю туда окуня. Рыба бьет хвостом, разбрызгивая воду. Братишка визжит от восторга, хлопает себя ручонками по бокам. А я выбрасываю на берег одну рыбину за другой. Маленьких рыб я отправляю обратно в реку. Их тут же заглатывают огромные щуки. Тогда я насаживаю на крючок небольшую рыбешку, и меня самого едва не сдергивает в воду. С невероятным усилием выволакиваю на песок большую щуку, но она у самой воды срывается и пытается уйти. Наваливаюсь на нее всем телом, обнимаю руками и наконец оттаскиваю от воды…

Щука похожа на змею. Она открывает и закрывает зубастую пасть. Братишка в испуге отступает к камышам. Что же делать? В ведро к остальной рыбе щуку не положишь, и я пока оставляю ее лежать на берегу.

Все чаще начинают попадаться на крючок крупные белые, с красивым серебристым отливом, рыбицы. Словно осколки зеркала, сверкают они на солнце. А с наступлением жары и вовсе не успеваю забрасывать удочку. Кажется, рыба клюет на лету. Я ничего не вижу и не слышу, только бросаю и бросаю назад Утепбергену свою добычу. «Всякая ловля — страсть!» — говорят в народе.

— Эй, куда положить рыбу?!

Оборачиваюсь и вижу стоящего в растерянности братишку. Ведро полно рыбы, несколько рыбин валяется на песке и среди них присмиревшая щука. Пора заканчивать, но разве можно уйти с такого места! Махнув рукой, снова забрасываю удочку.

— Я тоже хочу! — ноет за спиной братишка.

— Нельзя это делать, — наставляю я его. — Если удочку передашь другому человеку, рыба перестанет клевать!

Лишь теперь, через столько лет, мне стало стыдно за свой поступок. Такая тоскливая мольба была в его расширенных глазах, а я так долго не давал ему даже подержаться за удочку. Лишь к самому концу разрешил я закинуть ему разок. Он дрожащими руками принялся насаживать наживку. Я все же помог, и он с горем пополам опустил крючок в воду. Удочку сразу же потянуло книзу.

— Тащи… Тащи!

Я заорал что есть сил. Утепберген поднатужился и вытянул самостоятельно на берег темно-зеленого, со светлыми полосатыми боками и красными плавничками окунька. Такое великое счастье было написано на его лице, что я при всей своей черствости не смог удержаться и разрешил поймать ему еще полдесятка рыбешек. Он кричал каждый раз на всю степь от радости. О, кто из нас не испытывал счастья первой добычи!..

Мы начали собираться домой, и вдруг я понял, что мы не сможем вдвоем унести столько рыбы. Вдобавок Утепберген по-прежнему боялся подойти к щуке.

— Ты бери баночку, щуку и вот этих рыбок! — предложил я, сделав связку из десятка окуньков. Но братишка отскочил, как ужаленный, едва щука шевельнула хвостом.

— Бо-о-юсь! — заревел он.

— Хорошо, тогда бери в одну руку баночку, а другой помогай мне нести ведро…

Так мы и сделали. Я положил щуку поверх ведра и с огромным усилием приподнял его. Путь предстоял неблизкий. Позвать кого-нибудь на помощь не позволяла гордость. Обмотав врезающуюся в ладонь дужку ведра собственной рубашкой, я поволок его к стойбищу. Не стану рассказывать всех пережитых мучений. Часа через два, совершенно обессиленные, остановились мы шагах в десяти от нашей юрты.