Девушка выбирает судьбу - [49]

Иду вверх по песчаному откосу. Сначала вижу запоздалые подснежники, лютики, змеиный острец, петушиные глаза. А вот и краса наших мест — тюльпаны. Огромные, царственные, они пленяют свежестью красных и желтых оттенков. Некоторые из них — в крапинку. Тут же белые ирисы, роскошные шапки гвоздик различных цветов и множество цветов, названий которых я не знаю. Никакая оранжерея не сравнится с нашей степью в это время года!..

И словно венчают всю эту невиданную красоту бабочки. Тысячи их трепещут в теплом воздухе, словно взлетевшие цветы. Особенно любят они садиться на гвоздики. Когда-то носился я здесь с веткой в руке, сшибая их на лету или просто ловя руками…

А сейчас, воспользовавшись моим длительным отсутствием, бабочки чувствуют себя подлинными хозяевами степи. Никого нет здесь, кроме них. Но я по старой памяти подкрадываюсь к самой красивой бабочке, взмахиваю рукой и ловлю. Королек!..

Крылья королька разукрашены таким великолепным орнаментом, что человеку не под силу создать подобную красоту. Поневоле удивляешься таланту природы — самого великого из декораторов. Полюбовавшись, я, как и много лет назад, произношу заклинание и выпускаю бабочку. Я и до сих пор уверен, что это принесет мне счастье. Потрепыхав крылышками, она взмывает в голубое небо…

Сюда, на этот откос, мы бегали за диким луком. Посмотрев под ноги, я сразу же увидел сочные трубчатые стебельки и, наклонившись, сорвал. Потом не выдержал, как в детстве, присел на землю и принялся выкапывать пальцами саму луковицу. Слегка почистив, принялся есть. Знакомый вкус, но не такой горький, как казался в четыре или пять лет. А может быть, потому, что в этом году особенно многоводная весна?..

Запах родной земли!.. Его не спутаешь ни с каким другим. Мне он напоминает запах крепкого кумыса. Лошадь, когда пасется, выбирает лучшую траву, и молоко ее пахнет степью. Перебродив, оно становится терпким, слышится крепче… И еще материнским молоком пахнет в степи!..

С другой стороны этого косогора было местечко, где рос дикий чеснок, а неподалеку от него — щавель. Каждое растение выбирает себе место по нутру.

Впереди песчаный брод. На берегах накопились наносы старой прогнившей куги. На той стороне горит алыми цветочками своеобразный тростник — «чай-курай». Берег, когда-то покрытый белым песком, зарос камышом…

Кум-откел — «Песчаный брод», так и называлось это место. Здесь, в прибрежной тени, лепили мы из разноцветной глины лошадей, верблюдов, коров, овец, собак — все, что было вокруг нас. Сейчас берега обвалились, стерлись и глины не видно. Лепить не из чего…

Зато по обе стороны реки буйно растет шытыр — луговая трава, разновидность клевера с мелкими ярко-зелеными листочками. Для нас она не представляла интереса, а вот скот отдает ей предпочтение перед любым другим кормом. Овцы, коровы, лошади — все любят ее, а верблюд, поев вволю шытыра, может несколько дней поститься…

Не помню, как научился плавать, хоть и вырос на берегу реки. Помнится только, как плавали старшие братья. Они входили в реку в нижнем белье и, когда оно намокало, набирали воздуху в рукава рубашек и подштанники. Получались пузыри, отлично державшие их на воде. Очевидно, и я так держался. Во всяком случае, мне кажется, что плавать я умел с рождения.

Однажды в нашем ауле распространилась весть, что у соседей на том берегу реки состоится свадьба. Такому событию у нас радуется и стар и мал. Недаром говорится, что на пиршество и дряхлый старик поспешит.

У берега всегда стояла на приколе огромная, выдолбленная из цельного дерева лодка. Люди второпях набросились на нее и порядком перегрузили. Я тоже оказался там на руках у матери, и мне с самого начала путешествия сделалось почему-то страшно. Я буквально готов был кричать от ужаса и все сильнее прижимался к матери.

Посредине реки лодка попала в стремнину и закрутилась на месте. Вода вокруг бурлила, как кипящее молоко. Люди переполошились, закричали, лодка перевернулась. Я погружался все глубже, отмечая при этом, что вода становится какой-то небесно-голубой. Мне было года три с небольшим, и я не мог сообразить, что нужно болтать руками и ногами. Вдруг какая-то неведомая сила выбросила меня на поверхность, к свету. Я увидел мать. Она хладнокровно притянула меня к себе, велела сесть на шею и поплыла. Вскоре мы были на другом берегу…

Урочище, в котором мы жили, называлось «Балпан-кеткен» в честь утонувшего здесь когда-то знаменитого пловца Балпана. Много лет назад он навязал на голову одежду и пытался переплыть нашу реку, но до берега не добрался. Люди с тех пор с опаской относятся к этому месту, не купают даже овец. Но я помню, как мать моя на этом самом месте переплыла реку и пригнала с того берега нашу корову.

Я тонул еще раз. Это случилось через несколько лет после первого случая. Мы меняли стойбище и, проехав по берегу верст пятнадцать, переплыли реку на плотах. Плот наш был небольшой, но за один раз перевез весь наш скарб. Овцы, конечно, переплыли сами. А за рекой мы временно поселились на берегу маленького степного озерца…

Чудесное это было озерцо. Идя за водой, мать добиралась до самой его середины, где бил со дна ключ. Вода там была холодная и чистая, как кристалл. Само озерцо сплошь покрывали лилии. Огромные, похожие формой на верблюжьи ступни листья плавали, касаясь друг друга высокими краями. Пучеглазые колченогие лягушки сидели на них в царственных позах. Вечером, собравшись по двое и по трое на каждом листе, они выводили свои рулады. Раз как-то, вскоре после переезда, я со своим другом Сагинаем играл на берегу озерца. Мы заинтересовались плотным, как войлок, наносом, ковыряли его и так и этак, пока не надумали сделать из него плот. Сложив несколько слоев друг на друга и притоптав ногами, мы связали их арканом из молодой куги. Когда спустили плот на воду, он поплыл.