Девушка в бегах - [27]

Прежде чем помочь ему разобраться с рукавами, я снова осматриваю его ребра. Понятия не имею, как по виду отличить трещину в ребре от перелома, за исключением того факта, что тут не видно никаких явных повреждений. Я осторожно провожу пальцами по его покрытому синяками и ссадинами боку.

Он отшатывается.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь понять, не сломано ли что-нибудь.

– С каких пор ты стала врачом?

Я опускаю руки.

– Ни с каких, но если что-то сломано, то тебе, вероятно, нужно в больницу.

– А где было твое беспокойство, когда ты заставила меня сесть за руль?

– Ждало удобной возможности. И вот она. Теперь повернись боком.

Он смотрит на меня сверху вниз по меньшей мере десять секунд, но затем подчиняется. Я провожу пальцами по каждому ребру, стараясь быть как можно осторожнее. Кожа у него горячая, и я совсем не привыкла касаться голой грудной клетки парня. Даже с Эйденом мы лишь целовались несколько раз.

Осознание этого заставляет меня отдернуть руку. Щеки заливает краска.

После этого я быстро заканчиваю осматривать Малькольма. Кажется, все в порядке, насколько я могу разобраться. Думаю, самое главное подтверждение этого – то, что Малькольм не отшатывается от боли, хотя несколько раз вздрагивает.

– Что? Я щекотки боюсь. Теперь, если ты закончила меня лапать… – Он дергает за край футболки, висящей у него на шее.

Когда мы разбираемся с ней, я наконец кидаю ему джинсы.

– Со своими штанами сам возись.

Это заставляет его улыбнуться.

Предоставив ему возможность одеваться дальше, я снова берусь за ножницы и смотрю на свое искривленное отражение в металлическом листе, висящем над раковиной.

Затем я наклоняюсь и достаю из рюкзака фото с мамой. На нем мои длинные темно-рыжие волосы лежат свободно, с пробором посередине, и немножко закручиваются из-за того, что накануне я спала, не распустив косы. Теперь мне нужно, чтобы моя прическа выглядела совсем иначе.

Подняв ножницы, я беру прядь с противоположной стороны и крепко сжимаю ее двумя пальцами. Раньше я видела свои волосы только такими – длинными, прямыми, красновато-коричневыми.

Глубоко вдохнув, я отрезаю по меньшей мере сантиметров двадцать.

Меня удивляет, что это не больно. Мне почему-то казалось, что без боли тут не обойтись. Осознав это, я набираюсь смелости и отрезаю еще одну прядь, а затем следующую, продвигаясь по кругу аккуратно, насколько это возможно. Я стараюсь не смотреть на кучку волос, растущую у моих ног по мере того, как прядь за прядью падает на пол. Я не спешу, потому что не хочу выглядеть так, будто обрезала волосы в приступе внезапной бессмысленной паники, даже если это близко к истине. Наконец я зачесываю волосы вперед, так, чтобы они падали на лицо, и обрезаю их точно на уровне глаз. Металлическое щелканье ножниц словно отдается в зубах. Мне остается лишь наблюдать, как все новые пряди падают вниз.

Малькольм забирает у меня ножницы и встает позади, чтобы подровнять мне волосы на затылке. Наши взгляды встречаются в зеркале, и я отчетливо ощущаю, как близко друг к другу мы стоим. Даже закрыв глаза, я смогла бы ощутить жар, исходящий от его тела. Вздрогнув, я беру упаковку темно-коричневой краски, которую я купила.

Раньше я никогда не красила волосы – разве что декоративной краской на Хеллоуин. Трижды перечитав инструкцию, я надеваю полиэтиленовые перчатки и замешиваю краску. Затем я закрываю глаза, подношу пузырек с краской к моим волосам и сжимаю его.

Запах похож на нечто среднее между тухлыми яйцами и тухлыми яйцами, которые скрестили с содержимым мусорки, дошедшей за лето до нужной кондиции. Порез на лбу, который заходит за линию волос, горит, будто я лью на него кислоту, но я стискиваю зубы и продолжаю. Цвет получается намного темнее, чем образец на коробке – почти черный. Если бы я красила волосы для красоты, а не для маскировки, я бы расстроилась.

Теперь нужно подождать. Малькольм бреется, а я маскирую его синяки с помощью тональника. Когда мы заканчиваем, он выглядит младше девятнадцати и, пожалуй, более невинно. Когда я впервые увидела, как он вывалился из багажника, он был покрыт потом и засохшей кровью, и за предыдущие несколько дней у него отросла щетина. Он выглядел… подозрительно. Теперь он больше похож на студента университета, а не на потенциального преступника. Он выглядит как человек, который распечатывает селфи с бабушкой, потому что хочет носить в кошельке ее свежее фото.

Потому что на самом деле он такой и есть.

Я снова вспоминаю, как я с ним обращалась, и мне хочется извиниться, но слова застревают в горле, а потом я понимаю, что уже пора смывать краску. Малькольм помогает мне и с этим – помогает справиться с волосами на затылке и набирает воду в бутылку, чтобы промыть те места, куда не достает кран.

От вида темных ручейков, стекающих в раковину, меня пробирает дрожь, и я крепко зажмуриваюсь и тру волосы до тех пор, пока не стану совершенно уверена, что вся лишняя краска смыта. Каждый раз, когда я провожу пальцами по прядям, ставшим короткими, у меня начинает кружиться голова.

Меня едва не настигает инфаркт, когда я впервые вижу свое отражение в зеркале – с волосами, которые болтаются выше плеч, вместо того чтобы ниспадать на спину. По контрасту с их темным оттенком моя обычно оливковая кожа выглядит тусклой и бледной, а глаза почему-то кажутся больше. Я настороженно смотрю на девушку, которая глядит на меня из зеркала сквозь поредевшую челку. Я выгляжу так, будто от чего-то прячусь. А может быть, я просто именно так себя чувствую.