Девушка в бегах - [26]

Что-то холодное болезненно колет горло, словно я только что проглотила кубик льда.

– Вот почему тебя наняли искать мою маму. Из-за этой программы.

Он кивает.

– После того случая я приобрел некоторую скандальную известность, но часть сделки, которую я заключил с ФБР, состояла в том, что они закроют глаза на мой алгоритм и все остальное, что я натворил, с учетом того, что если я снова займусь «черным» хакерством, то второго шанса у меня уже не будет.

– Но ты все-таки занялся.

Он приподнимает плечо.

– Когда я окончил старшую школу, мной заинтересовались несколько компаний, занимающихся системами безопасности, но бабушка хотела, чтобы я пошел в колледж. А я хотел доказать ей, что она смогла вырастить хорошего человека. Так я и оказался в Пенсильванском университете, чтобы быть с ней рядом, когда она стала болеть. А когда ей стало хуже, я принял предложение, которое позволило бы оплатить для нее хороший уход.

После этого мы оба замолкаем.

Через несколько минут я открываю дверь со своей стороны и выбрасываю свой самодельный нож как можно дальше в сторону леса.

– Это твой способ сказать мне, что теперь мы друзья?

– Нет, – я плотно закрываю дверь. – Это просто означает, что я больше не считаю тебя плохим человеком.

Маскировка

Я не сплю, а Малькольм то и дело дремлет, пока мы ждем восхода. Когда он просыпается, мы разговариваем. После того как я выслушала его историю и решила избавиться от своего оружия, между нами что-то изменилось. Несмотря на то что я неоднократно пыталась заставить его в подробностях рассказать мне, как мы собираемся добраться до моего дедушки незамеченными, он переводит разговор на другую тему. Тем не менее он охотно говорит о себе, и постепенно я открываюсь в ответ. Я рассказываю ему о маминой паранойе и жестком контроле, а также о том, как мне удавалось по большей части успешно обходить ее правила.

Я даже рассказываю ему об Эйдене.

– Тебе нельзя ему звонить. Ты же понимаешь, да?

Я киваю, но чувство вины из-за того, что я исчезла, ничего не объяснив, от этого не уменьшается. Я несколько недель убеждала себя разорвать отношения с Эйденом, но продолжала находить причины – на самом деле оправдания, – чтобы отложить этот момент. Может быть, он любил меня сильнее, чем я его, но мое отношение к нему могло бы и измениться.

А теперь…

– Может, когда все это кончится, ты сможешь… – Малькольм не заканчивает фразу. Ему нужно, чтобы моя мама оказалась виновной, и так или иначе он в ее виновность верит. Если окажется, что она не убийца, он ничего не получит. Меньше, чем ничего, ведь он уже так много потерял.

А если она виновна и он как-то сможет убедить меня в этом, тогда мне придется… что, помочь засадить ее в тюрьму?

Что бы ни случилось, я никогда не вернусь в наш дом в Бриджтоне. Но я надеюсь, что у меня будет возможность попрощаться с друзьями и Эйденом. Сказать ему… что с ним я была счастлива.

Обхватив себя руками, я крепко сжимаю их, стараюсь отогнать нарастающую боль в груди и только в этот момент замечаю, что различаю контуры деревьев в красновато-золотом свете.

Солнце восходит.

* * *

В такую рань машин на дороге практически нет, так что мы оказываемся единственными посетителями заправки. Я повязываю на талию худи Малькольма, чтобы прикрыть бедро, и прошу у работника заправки ключ от уборной. Он настороженно смотрит на меня, и я чувствую на себе его взгляд, когда возвращаюсь к ожидающему неподалеку Малькольму. Вдвоем мы заворачиваем за угол и протискиваемся в уборную.

Для туалета на заправке это помещение… не самое худшее, что я видела, но мне все-таки приходится дышать через рот. Тут есть унитаз, маленькая раковина и гнутый лист блестящего металла, который должен выполнять функцию зеркала.

Стоя спиной друг к другу, мы принимаемся избавляться от грязной и окровавленной одежды. Я шиплю от боли, стягивая джинсы с пораненного бедра. Хорошо, что я увидела торс Малькольма накануне ночью; это позволяет мне смотреть на собственные ушибы и ссадины с некоторой отстраненностью. Порез на бедре выглядит не слишком хорошо. В идеальной ситуации мне наложили бы швы; вместо этого я промываю порез как можно лучше, стягиваю его края пластырем, а затем заматываю рану бинтом и осторожно надеваю новые джинсы.

Старую рубашку я пока не снимаю: сначала нужно покрасить волосы. Повернувшись, чтобы взять упаковку краски, я замечаю, что Малькольм все еще пытается выбраться из своей футболки, медленно дыша через нос.

Так ничего не выйдет. Лучше всего ее срезать. Взяв ножницы, я разрезаю его футболку прямо по спине, а затем снимаю ее.

– Выглядит уже немного получше, – говорю я. В этом случае «лучше» означает, что следы на его теле стали желтыми и зеленоватыми, а синие и красные пятна уменьшились. И он стоит более прямо, больше не перенося вес на левую ногу. Если я задумаюсь о том, как он выглядел в первый день, мне станет дурно.

– Ага, – он протягивает руку за мокрым полотенцем. – Не спите в багажнике. Пять из пяти врачей поддерживают эту рекомендацию.

Я делаю вид, будто ищу что-то в его вещах, пока он смывает пот, грязь и засохшую кровь, приставшую к коже. Снова повернувшись к нему, я замечаю, что его явно раздражает необходимость воспользоваться моей помощью. Я беру новую футболку у него из рук, сминаю ее вокруг воротника и держу так, чтобы он мог просунуть голову. Мне приходится подняться на цыпочки, потому что боль в поврежденных ребрах не дает ему присесть. Думаю, он пытается посмотреть на меня сердито, но выходит не слишком убедительно.