Девушка с нижнего этажа - [44]

— Правда? Наверное, это от прогулок верхом. У Картофелины на ногах выросли крылья, — отвечаю я, гадая, поднялась ли трава на лугу Шести шагов после сегодняшней нешуточной гонки. К счастью, Мерритт занят работой на фабрике и не смог нам помешать.

— Кажется, да.

Погоняв Картофелину по лугу, я отпустила поводья, и кобыла отнесла меня на север, туда, где трамвайные пути сворачивают в сторону Пидмонт-парка, места проведения скачек. Картофелина подняла нос и навострила уши, словно та часть, что досталась ей от чистокровной лошади, учуяла запах пота своих собратьев, доносившийся с овальной площадки. Не натяни я вожжи, Картофелина бы прошла между каменных колонн к трибунам.

— Довольна ли мисс Кэролайн конными прогулками? — непринужденным тоном спрашивает Старина Джин, наблюдая, как сойка прогоняет синицу.

С чего бы он стал отдельно спрашивать о Кэролайн? Конечно же Старина Джин не знает, что мы с ней ездим разными дорогами, если только он не следил за нами. Но он вряд ли мог бы сделать это так, чтобы остаться незамеченным. Чем дольше я молчу, тем дальше загоняю себя в западню.

— Думаю, довольна. — И, пока Старина Джин не успел задать мне новый заковыристый вопрос, я достаю из сумки «Эликсир долголетия». — Держи, это тебе. Робби говорит, его очень быстро разбирают. В инструкции сказано, что содержимое одной бутылочки нужно выпить за три дня — видишь, здесь есть отметки, — и тогда ты станешь «силен как конь».

Я решила не рассказывать Старине Джину про Билли Риггса, чтобы он не волновался и не вздумал отныне сам ходить за покупками.

Старина Джин просматривает состав эликсира.

— Он стоит пятьдесят центов, но магазин обещает вернуть деньги, если лекарство не подействует, так что нам нечего терять.

Старина Джин набирает в легкие воздуха, но, заметив, что я скрестила руки, передумывает спорить. Вздохнув, он откупоривает пузырек и делает большой глоток.

— Стану сильным как конь, хм? — спрашивает он, причмокнув губами. — Будь добра, скажи, если заметишь, что у меня растет хвост.

Вдали показывается трамвай, и к остановке подковыливает доярка Мод Грей в сине-голубом полосатом фартуке. Ее шляпа съехала набекрень, и взъерошенные волосы разлетаются во все стороны, словно пух одуванчика.

Старина Джин кивает доярке:

— Здравствуйте, миссис Грей.

— Не думала, что дотяну до вечера. Коровы чего-то перепугались и полдня не могли успокоиться.

Салли тормозит трамвай у остановки и звякает колокольчиком. Это недобрый звон, который совсем не похож на заливистое бряцанье, что вылетает из-под рук нетерпеливых ребятишек, без конца дергающих язычок. Мне кажется, что сегодня все рассаживаются по местам со слишком суровыми лицами. Все молчат, даже болтушка миссис Вашингтон.

Старина Джин опускается на скамейку в середине трамвая, где мне тоже хватит места, а миссис Грей, как всегда, проходит вперед, чтобы погреть старые кости у угольной печки.

— Вам здесь не место, — бросает брюзгливый садовник, который мне никогда не нравился. Он носит шляпу со слишком узкими полями, и поэтому у него вечно обгоревшее лицо. Какой садовник в здравом уме станет носить такой бесполезный головной убор? Он раскидывает свои длинные ноги, не оставив рядом с собой ни капли свободного места. — Вам лучше уйти назад.

У меня в груди собирается комок злости. Сидящий рядом со мной Старина Джин замирает.

— Она всегда там сидит, — слышится чей-то голос, вот только я не могу понять, чей именно.

— Хм.

Мелодичное мычание Старины Джина на этот раз звучит отрывисто и неодобрительно. Люди на передних рядах поглядывают на Мод, которая длинными пальцами теребит платок.

Меня с головы до ног пронзает неприятный холодок. Я вдруг понимаю, что в начале трамвая сидят только белые. Сзади начинает хныкать ребенок, и мать прижимает его к себе.

Мод опускает глаза.

— У меня совсем окоченели руки. Я хотела их немного погреть. — В ее хриплом голосе не слышна былая бодрость.

Садовник поднимает воротник пальто.

— Что ж, теперь грейтесь вон там, сзади.

— Садитесь наконец, — ворчит Салли, обернувшись через костлявое плечо. — Мне нельзя отставать от графика.

— Иди сюда, Мод, — зовет молодая горничная, сидящая позади нас.

Мод бросает тоскливый взгляд на угольную печку и со вздохом, от которого сминаются полоски на ее фартуке, садится рядом с девушкой.

В трамвае стоит непривычная тишина. Я сижу неподвижно, ловя каждое слово, произнесенное приглушенным шепотом, каждый тревожный взгляд. В Атланте всегда действовали свои правила, но сегодня кто-то, упершись ногой ей в спину, еще туже затянул корсет. Мне хочется поговорить со Стариной Джином, но он явно занят своими мыслями, блуждая взглядом по изгороди, увитой белоснежным шиповником.

Когда нам остается проехать всего одну остановку, Старина Джин легонько толкает меня локтем и кивает в сторону сидящего впереди мужчины, который разворачивает выпуск «Конституции». В заголовке значится: «Решено: сегрегация в трамваях одобрена».

Восемнадцать

— Это неправильно, — шепчу я, как только мы оказываемся в подвале. — Каждый имеет право ездить на трамвае.

Пока я зажигаю светильники, Старина Джин кипятит воду.