Девочка с бездомными глазами - [27]

Смешливая Катя обожала Высочина не только за чувство юмора и мужскую обходительность, но и за возможность пофлиртовать в присутствии мужа.

В этот раз, смеясь и прикалываясь, они составляли фоторобот, и майор смешил её, нарочно увеличивая в размерах глаза, рот, уши, так что получался экспонат кунсткамеры, но, ни как, ни молоденькая девушка.

— Узнаёшь? — снова спросил Высочин в упор глядя на Маринина, въедливо изучавшего распечатанный фоторобот, который, кстати, получился лучше, чем он ожидал.

— Нет, — он твёрдо решил не опознавать Надю сразу, чтобы не вызвать подозрений. — Не знаю, поищем.

Вечером на парковке Высочин догнал Маринина.

— Есть разговор.

— Говори, — спокойно сказал Маринин, но интуитивно понял, что это касается Нади.

— Давай, в машину.

Пикнула автосигнализация, и они оказались в салоне.

— Саныч, говори, как было.

— Ты о чём?

— Саныч,…. Ты узнал её. Как не узнать, если ты изначально знал, что это она? А вот я её узнал!

Маринин помолчал, пытаясь скрыть чувство уязвлённости и какого-то внутреннего оскорбления, будто бы не он обманул Высочина, а наоборот.

— Ты думаешь, я её убил?

— Нет, конечно. Ты бы просто закопал её в огороде — никто бы не хватился.

Маринин ухмыльнулся, легонько покивал.

— Я вообще её не трогал.

Последовал недоверчивый Высочинский смешок.

— Вадик, ей даже шестнадцати не было, понимаешь?

— Ну, и что?

— Как это что?! Я же тебе говорю…! — вскричал Маринин.

— Представь, она жила бы у меня. Ты ко мне, а я: «Саныч, зуб даю, ничего не было». Поверил бы?

Маринин сосредоточенно покручивал руль, как бы раскачивая его, прекрасно понимая, что Высочин прав.

— Ладно, Саныч, не ёрзай. Вопрос в следующем — надо ли устанавливать её личность, потому что вопросов к тебе может много возникнуть, и по следствию, и вообще.

— Какие вопросы? Жила себе девочка, любила погулять, месяцами не жила дома. На учёте у меня она не состояла. Знакомы были, да. Ну, и что? На доме, извини, не написано, что он мой.

— Что ты мне раньше не сказал, что такой наивный?

Недовольно помолчали, глядя в разные стороны.

— Но смотри, что бы лишнего, ни всплыло.

— Лишнего не было!

— Не было, так не было. Но я тебя предупредил.

— Спасибо, — отвернувшись, бросил Маринин.

— Ладно, личность установим, сообщим родителям, пусть хоронят.

— Ага, похоронят, как же. Я буду.

— Саныч, ты меня прямо бесишь! Я тебе только что сказал….

Помолчали.

— Как она у тебя в доме оказалась?

— Так получилось.

— Понятно, — вздохнул Высочин. — Только знаешь, не лезь.

— А я разве лезу?

— Ты меня понял. Упыря этого мы найдём, рано или поздно. Понял?

— Понял, — немного помолчав, подтвердил Маринин.

— Ладно…, — он стал открывать дверцу и увидел через лобовое стекло Аньку, стоящую в метрах десяти от машины. — А вот и Трубадурочка!

Маринин посмотрел вперёд и содрогнулся — на Аньке была надета Надина бейсболка. Он присмотрелся и понял, что показалось.

— Может, заказать ей что-нибудь лирическое, за душу берущее, чтобы… эх! Ладно, давай, — и он протянул руку Маринину, — я тебя прикрою, напарник! — игриво, как герой боевика, попрощался Высочин и, выскользнув из авто, встал так, чтобы Аньке не было видно машины. Она сделала шаг в сторону, он тоже, она — обратно, и он.

— Чё надо?

— Нравишься ты мне.

Седан Маринина сдал назад и влился в общий поток. Анька тоскливо следила за машиной, пока она не скрылась из виду, и резко повернулась к Высочину.

— Правда, что Матвею Александровичу дачу спалили?

— Правда. Кстати, он сказал, что это ты.

— Гонишь, что ли? — усмехнулась Анька, и пошла за ним следом, до самой машины. — Он не мог так сказать? Это не правда.

— Надоела, вот и решил от тебя избавиться.

— Пошёл ты! — Анька повернула обратно.

— Слышь, давай подвезу, а ты набрынчишь что-нибудь из «Бременских музыкантов»? — видя, что она без гитары, сказал Высочин.

Анька, не оборачиваясь, показала ему fuck, высоко подняв руку.

Глава тридцатая

На этот раз, заранее предупредив Катю, Маринин поехал в деревню, которая, наверняка, кишела слухами, не сильно отличающимися от Высочинских домыслов.

После разговора с Вадиком он был одинаково взбешён и растерян. Мысли отталкивались друг от дружки, и упорно наталкивались на одну.

— Он мне не верит! Если Вадик не верит, то, что говорить про остальных? Да, я бы и сам не поверил.

И всё же стало легче. Это был как раз, тот выдох, который был ему так необходим.

Так как «парадный» вход был опечатан, Маринин вошёл во двор с дальней калитки, которую господа-сыщики не обнаружили. Не спеша прошёлся по вновь отросшей траве, казалось, так давно скошенной, и только сейчас увидел прополотую картофельную грядку. Пожелтевшая и засохшая ботва, замучено склонившая макушки к земле, уже начала уступать никогда не проигрывающим сочно-зелёным сорнякам. Боль опять почему-то пронзила живот, отчего возникло желание перехватить его руками и сжать.

Что-то тёплое и мягкое коснулось его ноги.

— О, живой? — добродушно обратился он к коту и, наклонившись, почесал его макушку, и тут же выпрямился, поняв, как неудачно скаламбурил.

Всё было опечатано — баня, гараж, дом — всё. Маринин испытывал не только беспощадное чувство вины, но и чувство позора. Ему было не по себе, оттого что здесь побывало так много людей, которые всё обсмотрели, обсудили, запротоколировали. Натоптали. И сам дом, который всегда был для него самым надёжным и крепким, в раз оказался трусливым и жалким, не сумевшим защитить одну-единственную девочку.