Девочка с бездомными глазами - [20]

— Без объяснений мог в лоб зарядить. Но когда он уезжал в командировку или уходил на охоту, недели на две, у нас был настоящий праздник! Мама разрешала делать всё! Буквально всё! Сама садилась в кресло, — и он посмотрел на Надю, — другое было, не это, щёлкала семечки и плевала шкарлупки прямо на пол, и говорила: «Маринин уехал! Маринин уехал!».

— Как же мы его боялись и ненавидели. Я точно, и иногда хотел, чтобы он просто сдох. Ушёл на свою охоту и замёрз, или чтобы его медведь задрал. И откуда во мне столько кровожадности? — и он улыбнулся краешком рта. — Как же он нас лупил! Не трогал только сестёр. А как я удирал, когда он узнал, что я курю! Как раз я только в школу пошёл, и, знал же, что попадёт…, надо было в лес бежать, а я не чердак, идиот! Но я удрал! Бедная мама! — и удивительно отчётливо перед ним возникло побелевшее лицо матери, и он, ещё мальчик, сиганувший с чердака прямо на помидорную грядку, и злое лицо отца, высунувшегося в открытую маленькую дверку.

Всё это время Надя изучала чередование орнамента на паласе и потрескавшуюся местами стену, и терпеливо поглядывала на Матвея Александровича, не решаясь что-то сказать. И он, опомнившись, посмотрел на неё, и вспомнил, как она выпрыгнула из машины.

— Отчаяние. Отсюда и отсутствие страха, — неожиданно для себя и он нашёл между ними сходство.

— Знаешь, нас в детстве заставляли на огороде работать, — оживился Маринин. — Отец нас не спрашивал, хочу, не хочу, пинка и в огород. Меня поначалу не трогали, я младший, а потом, как подрос, понятное дело, тоже запрягли. Мама меня больше всех жалела, и сказала по секрету, что её бабушка, однажды, работая в огороде, потеряла золотое кольцо. А я так любил все такие истории! Поиски сокровищ — это же так… круто! И вот я с тех пор, как бешеный всё копал, полол — с огорода не вылезал. Это я уже потом понял, что никакого кольца не было. Откуда у крестьянки золотое кольцо?! Но легенда что надо! — искренне смеялся Маринин.

— Вас развели! — смеялась и Надя.

— Развели — это точно!

— А братья или сёстры у Вас есть? — невинно интересовалась Надя, прекрасно изучившая состав семьи Матвея Александровича по фотографиям и открыткам, которые хранились в секретере в общей комнате.

— Было два брата, уже умерли, один — умер, а другой пропал без вести, и две сестры, они уехали, и живут далеко.

— А они не приедут? Вдруг так…?

— Нет, им здесь не интересно.

— Почему?

— Потому что им нравится жить в мегаполисе.

— А Вам нет?

— Упаси Боже! Я бы с удовольствием жил здесь. Вот выйду на пенсию, и сразу перееду сюда.

— Это же ещё не скоро…!

— Скоро, Надя, скоро. Я уже старый пень и сыплюсь по-тихонечку.

— Ну, вот Вам сколько? Не шестьдесят же?

— Мне уже сто шестьдесят! Вот ты ещё ни дня не работала, а я уже почти пенсионер — забавно!

— С чего вы взяли, что я не работала? — пробубнила Надя.

— А ты работала? А! На рынке малину продавала! Точно!

— Я и арбузами торговала, и вообще фруктами, и на кладбище работала.

— Где?

— Ну, знаете, перед родительским днём не все хотят убирать, так нам платили, и мы чистили, красили, — пояснила Надя удивлённому Матвею Александровичу.

— Нам — это кому?

— Вы их не знаете.

— Да?!

— Ну, если и знаете, какая разница? Мы же не воровали.

— Да, кто против?! Работайте на здоровье. Вот, умру, будешь ко мне приходить, убирать, красить….

Надя сердито глянула исподлобья.

— Не страшно на кладбище?

— Так, иногда. Зато там есть такие красивые памятники! Вот, умерла девушка, она была стюардесса и разбилась в катастрофе. Представляете?

Маринин кивнул.

— Так у неё был памятник такой большой, она была нарисована в такой шапочке маленькой и с шарфиком, — и Надя завязала на своей длинной шее невидимый платок, — форма у них такая. И в небе облака и птицы летают. Такая красивая! Я тоже себе такой хочу, — мечтательно закончила Надя.

— Надя, что за глупости? Какой памятник? Тебе ещё жить да жить, и не говори мне про свою прядь цветную, — и он заранее отмахнулся, а Надя уже спешила к нему, раздвинув волосы на голове.

— Вот, смотрите, это правда — я умру молодой!

Маринин закрылся от неё руками.

— Ты мне лучше скажи, кто тебе такую чушь втюхал? Вот, кого уж развели, так это тебя!

— Это такая старая примета, — Надя обижено пригладила волосы.

— Ты ещё просто ребёнок, понимаешь, у тебя переходный возраст, ты ещё растёшь, меняешься, и цвет волос тоже, видимо, поменялся. И всё! Старая примета. Вот я старый…, хоть и не старый, — и он, толи нарочно, толи нет, сильно закашлялся, и почти скрючившись, сначала закрыл рот ладонями, а потом, уткнулся лицом в собственное плечо.

Надя набычено молчала, глядя в пол. В отличие от Маринина её совершенно не смущала разница в возрасте, но дико раздражало его отношение к ней, как к ребёнку. Она считала себя ровней ему, не по биологическому возрасту, а, так сказать, по возрасту души, и находила между ними много общего. Например, ей нравилась его машина, его работа, и она хотела бы работать вместе с ним, ей нравился этот дом, и жить в нём, она любила купаться и, в конце концов, она тоже сова!

Наступила пауза. Маринин без особого интереса с минуту пялился в экран.