Девочка⁰ - [6]

Скорее всего, дело было так: Ваня делился этой новостью со всеми, кто оказывался неподалеку, а есть известное школьное правило: узнает один – узнают все. Возможно, оно работает не только в школе. Короче, новость долетела до родителей Дианы, они спросили о случившемся свою дочь, и знаете что? Та впервые об этом слышала. И, скорее всего, это было правдой, потому что родители Дианы никогда не видели Ваню в своей квартире.

Как бы то ни было, Ваню поставили на профилактический учет, а в местной газете вышла статья с заголовком: «Шестиклассники православной гимназии оказались замешаны в секс-скандале». За такую славу Ваню вообще собирались исключить, но у него нашлись какие-то связи в Московской епархии, и он продолжил обучение. До конца школы он ходил отмечаться в полицейский участок, и всякий раз, когда его спрашивали, за что он поставлен на учет, Ваня, вздыхая, отвечал: «За любовь».

Конечно, случившееся сильно унизило его в глазах других: он оказался не просто вруном, а вруном, который соврал, что у него был секс. Это отдельный вид вранья, лучше либо вообще про такое не говорить, либо не попадаться, иначе будешь выглядеть нелепо. Так и получилось с Ваней: теперь девчонки хихикали над ним, называя извращенцем, а пацаны неохотно жали ему руку, называя дрочилой, и только я любил его вопреки всему, не решаясь ни в чем признаться.

Поля Рябчик все время предлагала мне свою помощь: давай, мол, спрошу, нравишься ли ты ему. Она была единственной свидетельницей моих душевных терзаний, потому что в первом классе нас посадили за общую парту, и это еще одно школьное правило: сосед по парте в начальной школе автоматически превращается в твоего друга или подругу.

На ее предложение я всегда неистово махал руками и шипел что-то типа: «Не смей!»

– Но почему? – недоумевала она.

Я знал почему, но не мог ей объяснить. Было ясно как Божий день, что Ваня не любит девочек в первой степени. Он же не зря соврал именно про Диану – про самую девочковую девочку из всех живущих на планете. Если бы ему нравился я, он бы и соврал про меня или хотя бы про Сашу Гаврилову – она была девочкой в третьей степени, и это пока самая низкая степень из всех, что я встречал, не считая меня самого.

Конечно, я пытался пускать людям пыль в глаза, старался выглядеть нормальным. На мне был дурацкий сарафан, такой же, как на всех, а в шестом классе мои волосы отросли почти до пояса, и мама каждое утро заплетала их в толстую косу. При этом она приговаривала: «Девичья краса – длинная коса», а я думал о том, какая же это ложь! Ни один мальчик не говорит девочке: «Ох, у тебя такая длинная коса!» Нет. Мальчики говорят: «Ох, у тебя такие сиськи», – начиная с шестого класса их только это и волнует.

В любом случае я старался поддерживать девочковый имидж и надеялся, что никто не догадывается, что я пришелец, затерявшийся в человеческом обществе. А если так, то, может, и Ваня считывает меня как нормальную девочку? В общем, в конце концов я согласился. Разрешил Поле спросить, что он обо мне думает. И вот что она мне передала:

– Он думает, что ты страшная и похожа на мужика!

Смеялась она при этом так, словно рассказывала любимый анекдот. Я не знал, что ответить. Поблагодарить за содействие? Я чувствовал себя так, словно стою по плечи в болоте и оно тянет меня все ниже и ниже. Липкое болото из стыда и унижения.

Отсмеявшись, Поля решила меня добить:

– Еще он сказал, что он же не голубой, чтобы ему нравились такие, как ты.

Я старался не плакать и не показывать своего дурацкого положения, но, видимо, что-то в моем лице переменилось, и Поля поспешно добавила:

– Дурак какой-то, да?

Но было уже поздно. Я все понял и про него, и про нее. Только про себя ничего не понял.

Я думал: что не так? Я ношу сарафан, отращиваю волосы, влюбляюсь в мальчиков, я даже научился поддерживать беседы о шмотках и блесках для губ. Я могу научиться еще тысяче самых разных девчачьих вещей, но внутри меня сидит что-то, что выдает меня другим с потрохами.

Я пришелец, зеленый слизняк, обтянутый человеческой кожей, и эта кожа просвечивает.

Дьявол в деталях

Каждую весну мама раскладывала по пакетам вещи, из которых мы с Гордеем уже выросли, и относила их в церковь – оттуда они распределялись по домам нуждающихся семей и благотворительным организациям. Единственное, что оставалось, – старая школьная форма, потому что она была этаким брендом исключительно нашей гимназии, и нельзя было допустить, чтобы случайные дети расхаживали по своим обычным грешным школам в православной форме.

На самом деле вещи мама начала отдавать из-за меня. Все, из чего вырастал Гордей, начинало подходить мне, и я украдкой подворовывал его одежду из шкафа. Родители, заметившие это, сначала не возражали, но потом мама все-таки принялась возмущаться: «Да ты только посмотри на нее, да на кого она похожа, это не девочка, а чучело какое-то». Мама никогда не говорила, что я похож на мальчика, только так – на «чучело». Как будто чучела и мальчики – это примерно одно и то же.

После Ваниной реплики о том, что я страшный и похож на мужика, мне стало понятно, что парни довольно туповаты и с ними не стоит иметь никаких дел. Так что я насильно заставил себя больше не думать о Ване, решил, что на этом с влюбленностями будет покончено, а я поступлю так, как советовал Иисус: прикинусь парнем и проживу им всю жизнь. Буду нормальным. Единственным нормальным парнем на планете. Видимо, когда не можешь встретить идеального мужчину, приходится становиться таким самому.