Детство в солдатской шинели - [8]

Приехали в С. Пошли с мамой к командиру К. Затем я сам бегал к комиссару Б. Сказали, подумаем. Мама говорит, что в лагере нельзя вести дневник — здесь кругом военная тайна.

…Первомай этот запомнился Виктору на всю жизнь. День выдался теплый, пронизанный светом. Солнце горело на малиновой звездочке пилотки, на ботинках, тщательно начищенных еще с вечера, на масленом стволе карабина. Первого мая 1942 года Виктор Константинов стал бойцом партизанского отряда «Красный онежец». Накануне вечером его вызвали в штаб, долго беседовали и в конце дали лист чистой бумаги. Виктор стал писать заявление с просьбой принять его в отряд. Писал, что хочет бить немецко-фашистских захватчиков, пока не выгонят всех с родной земли.

Виктора зачислили во взвод Ивана Тимофеева, крепкого приземистого человека с цепкими рысьими глазами.

И вот теперь, на торжественном построении, Витя стоял на левом фланге своего взвода. Тяжелый карабин тянул вниз, но Виктор, стараясь унять дрожь в ногах, все же приподымался на цыпочках, чтобы хоть верхом пилотки достать до плеча стоявшего рядом Алеши Скокова, своего нового товарища, молоденького храброго партизана, веселого острослова, неутомимого гитариста, знавшего, как он сам говорил, сто одну песню.

Из штаба вышел легкой походкой командир отряда Иван Яковлевич Кравченко, уроженец Полтавщины, бывший начальник погранзаставы близ Ухты, человек, обстрелянный еще в первый день войны. Это он 18 августа 1941 года поднял в контратаку горсточку своих пограничников— шесть человек, все, что осталось от заставы, и погнал, поливая из ручного пулемета, вспять вражескую роту, оставившую на лесной поляне тридцать два трупа, о чем писала газета «Красная звезда» и за что вскоре лейтенант Кравченко получил орден Красного Знамени.

Затянутый новым скрипучим ремнем, он одернул тщательно отутюженную диагоналевую гимнастерку, незаметно покосился на сверкающий орден, подошел к отряду, четко поставил каблук к каблуку, играя выучкой, кинул к пилотке кулак, резко разжал его у виска, поздоровался. Затем он поздравил партизан с праздником, коснулся обстановки на фронтах, подвел итог борьбы «Красного онежца».

— Мы сделали только первые шаги, товарищи. По оценке командования — начало неплохое. Но главные бои впереди. Захватчики не должны безбоязненно разгуливать по нашей советской территории. Пусть земля горит у них под ногами! Сегодня, в этот светлый праздник, я еще раз хочу повторить задачи, стоящие перед нашим «Красным онежцем», перед соседними отрядами. Мы ведем бои в тылах 14-й пехотной дивизии финнов, которая давно метит прорваться к Кировской железной дороге и к станции Кочкома. Дорогу, эту важнейшую артерию нашего фронта, мы должны сохранить любой ценой! Не позволим врагу перерезать ее! А для этого мы должны регулярно нападать на захватчиков, уничтожать их базы, линии связи, живую силу и технику. Мы должны запугать врага, деморализовать его. Этим мы окажем серьезную помощь регулярным войскам, обороняющим наше направление. В заключение поздравляю новичков, влившихся в отряд, и в частности хочу поздравить молодого бойца Виктора Константинова. Ему, правда, всего тринадцать лет, и я думаю, что все мы будем считать его сыном нашего партизанского отряда, беречь как сына и спрашивать с него строго, по-отцовски. С праздником, дорогие товарищи! Ура!

Отряд был расквартирован в Сегеже, жили в двухэтажном общежитии бумкомбината, уходить из расположения части запрещалось.

День проходил напряженно. С утра — политзанятия, комиссар Бесперстов читал сводку Совинформбюро, затем расходились по взводам и начиналось: топография, устройство пулемета, автомата. После обеда шли в лес— ориентирование на местности, маскировка, подача условных сигналов, минирование дорог, лесных тропок.

На следующий день до обеда пропадали на стрельбище. Первый раз в жизни Виктор стрелял боевыми патронами из боевой винтовки. Все сделал как учили: ловко опустился на левый локоть, слегка раскинул ноги, приладил винтовку на бруствер, крепко прижался щекой к прикладу, отодвинулся, передернул затвор, опять прильнул к прикладу, подвел мушку под низ мишени, хукнул, выдохнув воздух, и медленно потянул за спусковой крючок. Совсем не страшно! Приклад толкнул не больно, гром выстрела не оглушил. Командир отделения Коля Котов одобрительно кивнул головой, поднял большой палец. Второй выстрел, третий. Через пять минут, которые тянулись, как целый час, по телефону из траншеи сообщили: одно попадание.

— Это первая пуля, — вздохнул Котов, — а две остальные ты пустил в «молоко». Дергался, торопился. А куда, спрашивается?

Виктору было обидно до слез. Незаметно он отвинтил свой значок «Юный Ворошиловский стрелок», где над мишенью горело пламя пионерского костра. Прикрепил его снова лишь через две недели, когда все три пули вошли в черный бумажный силуэт.

Потом учились стрелять по движущимся мишеням, и был такой день, когда Виктор отстрелял лучше своего отделенного. Радовался всю неделю, с гордостью рассказывал матери, а того не знал, что сыграл Коля Котов в поддавки — решил подбодрить Виктора, у которого то и дело случались огорчения: то на рытье окопа у него уходило вдвое больше времени, то у разводящего не спросил пароль, когда шли сменить его на посту у конюшни, то на ориентировании заблудился, да еще и компас потерял, искали всем отделением…