Детство в солдатской шинели - [6]

Раза два оркестр приглашали играть на концертах в театре, в зале сидело много военных — шла война с Финляндией. В тот же год в их школе сделали госпиталь, и они выступали перед ранеными.

Павел Павлович Константинов как-то пришел в гости, говорил по-карельски с Виктором. Мать нервно расчесывала короткие волосы, видимо, стыдилась протертой клеенки на столе, своих растоптанных комнатных туфель. Дядя Павел поднял худенького Виктора на руках, легко оторвав от пола, притянул к себе, стал рассматривать его значки на груди, похвалил за «Юного Ворошиловского стрелка». И тут же достал из левого кармана гимнастерки настоящую красноармейскую звездочку с выщербленным уголком:

— Памятная. Была у меня на шапке там, в бою. Видишь, пуля чиркнула. Дарю.

Утром Виктор, уходя в школу, приколол ее на рубашку, и вдруг почувствовал, что стал взрослым, ну почти взрослым. Нужно найти настоящее дело, пора серьезно готовиться в летчики.

На берегу Лососинки, за мостом, была сооружена высокая парашютная вышка Осоавиахима. Непросто влезть на нее по ступеням, еще сложнее прыгнуть вниз. Некоторые влезали, а прыгнуть с парашютом не осмеливались. Боря Бойцов, он постарше, подначил Виктора. Прыжок стоил рубль. Виктор без колебаний отдал рублевую бумажку, выданную ему матерью на мороженое, на горячий московский пирожок. Рубль перекочевал к инструктору Аркадию, тот церемонно выдал билет, застегнул на Викторе карабины подвесной системы, монотонно рассказывая правила полета и приземления. Громом небесным прозвучала команда «Пошел!», Витя закрыл глаза и шагнул в пустоту. В тот же миг над ним хлопнул огромный белый зонт. Двадцать секунд полета! Они показались мгновением. Вот и земля. Ноги противно дрожали, во рту сухо, и все же страх побежден. Виктор кое-как отцепил замки крепления, взглянул вверх, засмеялся.

Прыжки стали ему сниться. Он настырно клянчил у матери рубль, собирал цветной металлолом, затаив дыхание считал копейки — только бы хватило на вышку. Один прыжок в день — это же досадно мало! Инструктор посмеивался, видел, что Виктор прирос к вышке, прикипел. В конце дня он разрешал этому тоненькому мальчику с горящими глазами прыгнуть бесплатно.

Однажды Виктор сидел на вышке, ждал очереди и вдруг увидел маму: она шла по мосту, сосредоточенно глядя под ноги.

— Скорее, скорее дайте мне, — зашептал Виктор, теребя за пиджак Аркадия. — Ну пожалуйста, ну скорее!

Быстро застегнул крепления, подбежал к краю.

— Мама! Мамочка! Смотри!

И прыгнул головой вперед, как это однажды сделал заезжий военный летчик, выровнялся столбиком, чётко приземлился.

Мать долго стояла на одном месте, приложив козырьком к глазам руку. Вечером, подсев к нему на кровать, неторопливо теребила его льняные волосы, молчала…

— Мама, мама, — зашептал Виктор, засыпая под брезентом, — как же ты могла меня бросить…

Здесь, прежде чем перейти к повествованию о новом важном этапе в жизни Виктора, автор счел необходимым передать на время роль рассказчика самому мальчику и привести некоторые документы того времени.

23 июня 1941 года Виктор начал вести дневник, решил записывать перед сном все самое главное.

Приехал из Селег двоюродный брат Павел. Купались с ним на Лососинке у плотины. Там вчера кто-то и закричал, что началась война. Сегодня ходили к маме на работу. Разрешила постучать немного на машинке. Сама очень переживает.

По радио играют марши. Ходили с Павлом в кино, смотрели «Цирк». Потом ныряли с плотины. Бабушка Матрена напекла вкусных пирожков.

Мама плакала ночью. Война ее тревожит. А у меня такая жизнь пошла, забываю обедать.

На нашей плотине мылись стриженые новобранцы. Тут же переодевались в новенькую военную форму. Довольные, смеются, говорят: будем воевать на вражеской территории.

Формируется истребительный батальон. Нам не говорят, что они будут делать. Похолодало, но купаемся.

Приказали рыть траншею во дворе. Щель называется, от бомбежки. В городе много красноармейцев.

Щель сверху накрыли бревнами. Вниз натаскали травы, постелили старые ватные одеяла. Играем в войну. Про индейцев забыли.

Медная трубочка — ствол моего пистолета оторвалась и полетела назад. Лоб замазали йодом. Надо меньше класть спичечной серы. Пуля из гвоздя пролетела целых десять метров. На выстрел прибежали два красноармейца, но нас не догнали.

Был сильный налет. Земля тряслась. Очень страшно.

29 июля. Мама уехала в командировку. Оставила деньги. Бабушка ничего не знает. Молчит как глухая.

22 августа принесли повестку: «Вам надлежит прийти на причал для эвакуации из г. Петрозаводска в Вологодскую область».

На барже нас как селедок в бочке. Меня злят дети, которые гоняют по палубе. Тетя Данилова их угомонила еле-еле. Шкипер дал угля, задымили самовары.

Идем по Онего. Интересно, кто первый догадался варить кашу в самоваре. Очень вкусно.

В Вытегре дали щей и хлеба. На берегу дымила походная кухня. Рассмотрел ее устройство.

3 сентября прибыли в Череповец. Ночью выгрузились, нас накормили, развели по домам. Мы живем у Комлевых, улица Труда, дом 125. Николай и Виктор Комлевы — мои сверстники, парни что надо.

Пошел в школу № 9. Получил на себя и на бабушку карточки. Хлеба мало. Идет дождь, холодно.