Детство в европейских автобиографиях: от Античности до Нового времени. Антология - [235]

В одном потоке света. Горный кряж,

Тянувшийся вдоль озера и бывший

Мне горизонтом, темный небосвод

И звезды яркие – я, глаз от них

Не в силах оторвать, все греб и греб,

Собою горд, и весла погрузил

В молчанье вод озерных. Мой челнок,

Как лебедь, приподнялся на волне,

И в тот же миг из-за прибрежных скал

Огромного утеса голова

Вдруг показалась, и росла, росла,

Пока, воздвигнувшись во весь свой рост,

Сей исполин меж звездами и мной

Не встал – и мерным шагом, как живой,

Пошел ко мне. Дрожащею рукой

Я челн мой развернул и, поспешив

Назад, по тихим водам, словно тать,

Вернулся в грот Плакучей ивы. Там

На прежнем месте лодку привязав,

Через луга я шел домой и в мысли

Тяжелые был погружен. С тех пор

Прошло немало дней, а я никак

Забыть то зрелище не мог. Неясных

И смутных образов был полон ум.

Неведомые формы бытия

Из темноты вставали. Как назвать

Тот мрак, я сам не знал. Я был один,

Покинут всеми; даже то, что прежде

Мой составляло мир – деревья, небо,

Поля зеленые, морская ширь –

Все, все исчезло, кроме тех огромных

Существ, не походящих на людей,

Что среди дня мой посещали ум

И в снах ночных тревожили меня.

Премудрость, дух Вселенной! Ты, душа,

Бессмертье мысли – ты даешь дыханье,

Движенье нескончаемое формам

И образам. И мню, что неслучайно

Ты с первого рассвета моего

При свете дня и ночью занимала

Мой ум не суетой, что человекам

Столь свойственна, но тем высоким, прочным,

Что недоступно ей – природой, жизнью

Непреходящей, и мечты, и мысли

И чувства все преображала так,

Что освящались даже боль и страх.

Так нам порой случается расслышать

В биенье сердца мирозданья пульс.

Сей дар причастности, хоть не заслужен

Нисколько, но отпущен был сполна.

Когда в ноябрьские дни долины

Волнистым, тонким выстланы туманом,

Казались бесприютными вдвойне,

И в ночи летние, когда по краю

Озерных вод, что стыли средь холмов

Печальных, возвращался я домой,

Их бесприютности и дрожи полн,

Та благодать сопутствовала мне.

Когда ж морозы ударяли, день

Сжимался и в окошках теплый свет

Горел зазывно в сумерках – на зов

Я не спешил[694]. Восторг и упоенье

Владели мной. То был счастливый час

Для нас для всех. Как на свободе конь,

Счастливый, гордый, в новое железо

Обутый, и о доме позабыв,

По льду озерному под звон коньков

И ветра свист, носился я. Стремясь

Забаве взрослой подражать, в охоту

Играли мы тогда. Все как взаправду:

Рога трубят, веселых гончих стая

И заяц быстроногий впереди.

Холодный сумрак полон голосов

Звенящих был. Вокруг отлоги гор

Им вторили. И каждый голый куст,

И деревце безлистное, и льдистый

Утес в ответ звенели словно медь.

А отдаленные холмы в пространство

Унылый отзвук посылали. Звезды

Сияли на востоке, и полоской

Оранжевой на западе светился

И постепенно догорал закат.

Порой, когда от шума отдохнуть

Хотелось мне, в уединенной бухте

Узоры я выписывал, любуясь

Звездой какой-нибудь на льду. Когда же

Ватагой шумной, разогнавшись с ветром,

Неслись мы вдаль, и берега во тьме

Вытягивались в линию и тоже

Навстречу нам свой ускоряли бег,

Мне нравилось, отстав, на всем ходу

Остановиться – редкие утесы

Еще неслись навстречу, будто вместе

С землей, что свой заканчивала круг,

И застывали где-то позади,

И я стоял, застигнут тишиной

И скован ею, словно спал без снов.

О, вы, явленья чудные на небе

И на земле, видения холмов

И духи мест пустынных! Не напрасна

Была забота ваша обо мне,

Когда преследуя меня средь детских

Забав – в лесах, пещерах, средь холмов,

На всем вы оставляли отпечаток

Желания и страха, в океан,

Земную твердь вседневно обращая,

Кипящий, где как волны набегают

Восторг и страх, надежда и тоска.

В любых занятьях наших, в круговерти

Чудесной зим и весен, я всегда

Следы волнений этих находил.

Мы жили, словно птицы. Солнце в небе

Не видело долин, подобных нашим,

И радости столь шумной и веселья –

Таких не знают, верно, небеса.

И ныне радуюсь, когда припомню

Леса осенние, молочно-белых

Орехов грозди; удочку и леску –

Сей символ упованья и тщеты, –

Что звали нас к источникам средь скал,

От звезд и солнца лето напролет

Укрытых, к водопадам на изломах

Речушек горных. Сладко вспоминать!

И сердцем прежним чувствую опять

Тот дивный трепет, напряженье то,

Когда с холмов в июльский полдень ввысь

Взвивался змей воздушный, натянув

Свои поводья, словно резвый конь,

Или с лугов подхваченный внезапно

Ноябрьским ветром, застывал на миг

Средь облаков, чтобы потом рвануться

Куда-то и, отвергнутым, на землю

Вдруг рухнуть всею тяжестью своей.

Вы, домики смиренные, нам кров

Дарившие тогда, забуду ль ваши

Тепло и радость, святость и любовь.

Среди приветливых полей какими

Уютными казались ваши кровли!

Каких только не знали вы забот

И не чурались их! Однако ж были

У вас и праздники, и торжества,

И радости простые: вечерами,

Собравшись у каминного огня,

Как часто мы над грифельной доской

Склонялись низко друг напротив друга

И крестики чертили и нули

В баталиях упорных – впрочем, вряд ли

Их удостою описанья здесь.

А то еще вкруг белого как снег

Стола из ели, вишни или клена,

Сойдясь за вистом, посылали в бой

Войска бумажные – от настоящих

Их отличало то, что после всех

Побед и поражений не разбиты

И не забыты были, но в поход

В составе прежнем выступали вновь.

Компания престранная! Иные,

К сословью низкому принадлежа,