Дети железной дороги - [55]

– Да уж, будь добра. Пошутили, нечего сказать!

– На вашем месте, – пробормотал доктор, не знавший, что сказать, – я бы поскорее развязался, пока мама к вам не спустилась. Вы ведь не хотите ее огорчать, правда?

– Я все же не могу дать обещания, что никогда не буду говорить о ранах и обо всем таком, – раздраженно сообщил Питер, пока Бобби и Филлис распутывали узлы на «бинтах».

– Прости меня, Питер, – сказала Бобби, наваливаясь на диван и нащупывая огромный узел под ним, – но ты меня просто вывел из себя своей болтовней!

– А мне каково! – отозвался Питер, вставая и стряхивая с себя «путы».

– Я вообще-то пришел, чтобы кого-то из вас позвать с собой. Нужно кое-что принести сюда из моей приемной. А то мама одна не может со всем справиться. Я прислал бы своего помощника, но как раз сегодня я отпустил его в цирк. Ты пойдешь, Питер?

И Питер пошел, не проронив ни слова и не взглянув на сестер.

Доктор Форрест с Питером подошли к калитке, выводившей с поля возле «Трех Труб» на дорогу.

– Давайте я понесу вашу сумку, – предложил Питер, – она, наверное, тяжелая. Что там?

– Ножи, ланцеты и разные другие инструменты, которыми терзают людей. А еще пузырек с эфиром. Мне пришлось дать Джиму эфир – очень сильная была боль.

Питер промолчал.

– А как вы его нашли, этого парня? Расскажи мне.

Мальчик рассказал. Тогда доктор стал рассказывать ему истории о мужественных спасателях. Мистер Форрест был интересным собеседником, как Питер давно уже успел заметить.

Попав в приемную, Питер получил возможность вплотную рассмотреть весы, балансиры, микроскоп и мерные стаканы. Когда было собрано все, что Питер должен был унести с собой, доктор вдруг сказал:

– Ты прости, что я лезу со своим, но…

– Да, конечно! – Питеру очень даже любопытно было его выслушать.

– Это по части науки, – прибавил доктор.

– Да, – отвечал Питер, разглядывая древний аммонит,*[30] который доктор использовал как пресс-папье.

– Видишь ли… Мальчики и девочки – это маленькие мужчины и женщины… И вот мы с тобой… Мы гораздо крепче, чем они. – (Питеру понравилось это «мы с тобой», и доктор, наверное, говоря так, понимал, что мальчику это понравится) – И мы гораздо сильнее. Какие-то вещи нам безразличны, а их они ранят. Ты никогда не должен обижать девочек.

– А я разве не знаю? – возмущенно пробормотал Питер.

– Это относится и к твоим сестрам. Да, девочки гораздо нежнее и слабее нас. И так должно быть. А еще ты заметил, как все животные любят своих мам? Ни один зверек не ударит свою маму.

– Я знаю, – заинтересованно отозвался Питер, – два кролика могут драться с утра до ночи, если их не разнять. Но крольчиху они никогда не обидят.

– Конечно, – продолжал доктор, – и, между прочим, самые свирепые дикие звери – тигры и львы – особенно нежно относятся к своим самкам. И в этом нам надо брать с них пример.

– Будем как львы! – улыбнулся Питер.

– У женщин очень нежное сердце. Какая-то вещь, для нас ничего не значащая, может их глубоко задеть. Поэтому мало того, что мужчина не должен распускать руки, он и в словах должен быть осторожным. И если уж говорить начистоту, женщины очень мужественны. Та же Бобби – подумай, каково ей было в темном туннеле вдвоем с этим бедным пареньком! Удивительно то, что именно женщина, более слабая и ранимая, часто раньше нас понимает, как найти выход из трудного положения. Я знал нескольких очень мужественных женщин. Одна из них – ваша мама.

Питер кивнул головой.

– Ну вот, прости меня, что я так долго говорю тебе об этом. Но чтобы человек что-то понял, надо ему об этом сказать. Ты понял, что я имел в виду?

– Да, я понял. Пожалуйста, простите меня.

– Вот и хорошо. Каждый, кто чему-то учился, должен уметь объяснять жизнь, исходя из своего научного опыта. Ну, до встречи!

Они простились. Когда Питер пришел домой, сестры взглянули на него с подозрением и смущением.

– Мир! – проговорил он, ставя на стол корзину. – Доктор Форрест провел со мной научную беседу. Подробно я пересказывать не буду, вы все равно не поймете. Но суть в том, что вы, девочки, нежные, слабые, запуганные, как кролики, и нам надо быть осторожными в обращении с вами. Он вас называл львиными самками… Вы это отнесете наверх или мне самому подняться?

Филлис подбежала к брату, и щеки у нее горели:

– А я тебе скажу, кто такие мальчики. Самые скверные, самые грубые…

– Все же иногда они бывают храбрыми, – улыбнулась Бобби.

– Ну да – ты имеешь в виду этого, который наверху… А тебе, Фил, я прощаю то, что ты сказала, потому что ты слабая, хрупкая, запуганная, нежная.

– Вот я тебе выдеру волосы – посмотрим, как ты меня тогда простишь! – крикнула Филлис вслед брату, который уже поднимался по лестнице.

– Он же сказал: «Мир», – и Бобби толкнула Филлис в бок. – Он как бы просит прощения, хотя не решается прямо об этом сказать. А мы прямо должны ему сказать, что прощаем и сами просим нас извинить.

– Послушать тебя, он уж такая душка… А кто сказал, что мы львиные самки, и кролики, и запуганные?

– Так давай покажем ему, что мы не кролики и не запуганные. А что мы львиные самки – в этом нет ничего плохого.

Когда Питер сошел вниз, все еще не успокоенный, девочки сказали в один голос: