Дети железной дороги - [54]

– Замолчи… – побледнела Бобби. – Ты говоришь какие-то немыслимые вещи, и это, наконец, смешно.

– И мне это смешно, – покраснев, повторила Филлис.

– Вы просто трусихи!

– Между прочим, – заметила Бобби, – когда ты напоролся на грабли, я помогала маме обрабатывать твою ногу. И Филлис тоже.

– Тогда вот что, – заявил Питер, – я буду каждый день по полчаса рассказывать вам о сломанных костях и о человеческих внутренностях. Это чтобы вас приучить.

Наверху в это время заскрипел стул.

– Вот, это кость хрустит! – торжественно воскликнул Питер.

– Лучше молчи, – вмешалась Филлис. – Бобби это не нравится.

– Сказать вам, что они делают? Джиму плохо, но отчего, это трудно объяснить… Он был с утра здоровый и потому добрый, а теперь в нем произошла перемена. Это называется «реакция». Каждый может это наблюдать на себе. Если, например, человек долгое время был лучше, чем он обычно бывает, то потом вдруг на него находит, и он делается плохим… Да, сейчас я вам расскажу, что они делают. Они связывают Джиму руки за спиной, чтобы он не сопротивлялся и не мешал доктору делать то, что нужно. А потом кто-то один держит ему голову, а другой – ноги. И его – то есть, Джима, – начинают растягивать. И при этом кости хрустят. Понимаете? И кости тогда становятся на место. Давайте играть в костоправов!

– Ой, нет! – закричала Филлис.

Но Бобби неожиданно изъявила согласие.

– Давайте. Я буду доктор, Филлис медсестра, а ты – тот, кто сломал ногу. Тебе легче быть больным, потому что на тебе не надеты всякие верхние и нижние юбки.

– Хорошо. Тогда я схожу за бинтами и корпией*[29], а вы приготовьте место, куда меня класть.

В деревянном коробе на чердаке были собраны веревки и ленты, которыми увязывали багаж при переезде из города. Когда Питер принес спутанный клубок лент и две картонки для корпии, Филлис возбужденно захихикала.

– Ну, вот! – сказал Питер, а потом он улегся на длинный диван со спинкой и подлокотниками и тяжело застонал.

– Тише ты, – проворчала Бобби и начала прикручивать ногу Питера к лежбищу.

– Не так туго, – стонал Питер, – вы мне сломаете другую ногу.

Бобби усердно продолжала бинтовать ногу.

– Хватит уже! Я не могу шевельнуться. Моя бедная нога… – продолжал изображать раненого Питер.

– Ты в самом деле не можешь двинуть ногой? – спросила Бобби каким-то странным тоном.

– Мы как будем играть, – весело поинтересовался Питер, – как будто у меня перелом или рана?

– Как тебе хочется! – и Бобби, отступив на шаг, сложила руки на груди, рассматривая брата, который лежал, весь обвязанный веревкой. – Вот! А теперь мы с Фил пойдем погуляем. И мы не разбинтуем тебя до тех пор, пока ты не дашь обещания, что прекратишь говорить о ранах, о крови и о том, как скрипят кости. Пойдем, Филлис!

– Зверюги! – возмутился Питер, корчась на диване. – Я не буду вам ничего обещать. Я завоплю так, что мама сюда прибежит.

– Вопи! – пожала плечами Бобби. – Только тебе придется объяснить ей по-честному, почему мы тебя связали. Я не зверюга. Когда мы тебя просили перестать говорит в-всякие ужасы, ты не послушался. Филлис, пойдем.

– Вы не сами до этого додумались! У вас бы ума не хватило. Вы в книжке прочли!

Когда Бобби и Филлис, исполненные негодования, подошли к двери, им встретился доктор Форрест. Он улыбался и потирал руки, явно довольный собой.

– Ну вот, – обратился он к девочкам, – я свое дело сделал. Перелом в самом чистом виде. Но Джим пойдет на поправку. Мужественный паренек… Что это? – спросил он, бросив взгляд на лежащего в углу Питера. – Это что, игра в пленники?

Доктора удивило и то, что Питер лежал тише мыши, и то, что дети могли затеять игру в то время, когда наверху страдал от боли раненный человек.

– Нет, – мотнула головой Бобби. – Не в пленники. Мы играли в костоправов. Как будто бы Питер сломал ногу, а я врач.

Мистер Форрест нахмурился.

– Тогда я должен вам сказать, – и лицо доктора приняло суровое выражение, – что это очень бессердечная игра. Неужели вы настолько лишены воображения, что не подумали о том, каково там вашему товарищу наверху? У бедного паренька весь лоб был в испарине, он губы себе искусал, чтобы не закричать, потому что каждое наше прикосновение доставляло ему адскую боль!

– Тогда вас надо было связать, потому что вы такой же злой, как… – начала было Филлис.

– Не говори глупостей! – остановила ее Бобби. – Мы в самом деле проявили бессердечие. Вы правы, доктор.

– Прежде всего я был виноват, – признался Питер. – Бобби, ты можешь продолжать играть в благородство и все валить на меня… Я стал рассказывать девочкам про переломы и раны. Я их тренировал – они ведь хотят быть сестрами милосердия. А они стали меня просить, чтобы я перестал. Ну, а я не перестал.

– И что же дальше? – спросил доктор Форрест, присаживаясь.

– Ну, и я тогда предложил поиграть в костоправов. Я это так, в шутку, предложил. Я не думал, что Бобби согласится. А она сказала «да». Ну, а уж если сказала, то пришлось мне соглашаться на то, что со мной сделали. Позор, что говорить!

Он опять скорчился и отвернулся к деревянной спинке дивана.

– Я не думала, что кто-то узнает, кроме нас, – проговорила Бобби, возмущенно отвечая на немой упрек Питера. – Я же не думала, доктор, что вы придете! Он просто вывел меня из себя этими разговорами про кости и раны. И мне захотелось все обратить в шутку. Вот я его в шутку и связала. Давай, Питер, я тебя развяжу.