Дети времени и другие рассказы из жизни рабочих - [13]

Агафья Ивановна проговорила:

— Ты очень гордый или самолюбивый. Аверьянов-же отвѣтил:

— Быть может и то и другое вмѣстѣ, но это нисколько не измѣняет положенія дѣла о справедливости. Короче говоря, я признал батюшку виновным, и что для него в церкви люди не всѣ равны, а он смотрит только на кошелек, — закончил Аверьянов.

Вѣра Константиновна как бы подпрыгнула на табуреткѣ, точно что-то обожгло ее, и вопросительно посмотрѣла на Агафью Ивановну.

Агафья Ивановна, переворачивая чашку вверх дном торопливо проговорила:

— Вот тут то ты и согрѣшил. Развѣ ты не знаешь, как Христос то сказал: не осуждай и не осужден будеши (растянув слово «будеши»), — продолжала она. А батюшка то, ежели и согрѣпшл, так с него и спросится, да… еще в д-во-е, как пнсанье говорит, а ты бы богу то молиться ходил да ходил, тебѣ бы вдвое зачлось бы там. Она торжественно подняла руку вверх с вытянутым указательным пальцем.

Вѣра Константиновна смотрѣла торжествующим взглядом на Аверьянова.

Что вы скажете, Семен Матвѣевич! — проговорила она. — Вот она у нас какая, Агафья то Ивановна, — и с гордостью посмотрѣла на старушку, а она, довольная своим отвѣтом, и польщенная похвали Вѣры Константиновны, вопросительно, почти торжествующе смотрѣла на Аверьянова.

Аверьянов встал и прошелся по проходу, а Вѣра Константиновна замѣтила ему, улыбаясь:

— Да вы не убѣгайте, Семен Матвѣевич!

Аверьянов быстро повернулся, и улыбаясь, подошел к столу, и встав против Вѣры Константиновны, проговорил:

— Но нѣт, довольно я уступал, и теперь я желаю оставить побѣду за мной, — твердо проговорил Аверьянов.

— Только не на этот раз, — возразила Вѣра Константиновна. — Правда? — обратилась она к Агафьѣ Ивановнѣ.

— Увидим, — сказала послѣдняя. — Ну, говорите, — обратилась она к Аверьянову.

Аверьянов, садясь на табуретку, проговорил:

— Вы, уважаемая Агафья Ивановна, сослались на Евангеліе, хотя я и не силен в нем, но постараюсь указать вам, что говорится в другом мѣстѣ, тоже там. Там говорится: если человѣк поступает несправедливо, то пойди и скажи ему; если он не послушает, то возьми еще человѣка и снова скажи, ежели и опять не послушал, возьми третьяго и еще скажи ему, чтоб он устыдился, и ежели не подѣйствует, то скажи во всеулсышаніе, чтоб каждый знал каков он есть. Но я не дѣлал этого и не желаю, в виду того, что он сам хорошо знает эти слова, а поступает иначе. Значить он — волк в овечьей шукрѣ, как сказал тот же Христос, — закончил Аверьянов.

— Другой вопрос: почему я не молюсь? Да, я желал бы знать, кто мнѣ скажет и доподлинно доведет, что всѣ эти молитвы и вся церковная служба, тянущаяся по нѣсколько часов, составленная такими же людьми, как и мы с вами, только в ризах, митрах и монашеских клобуках, есть пріятна богу. Быть может, она ему противна, как нам противно что-либо очень сладкое — Аверьянов встал, снова вынул папиросы и опять положил в карман.

Сѣренькая старушка с ужасом взглянула на Аверьянова и, шепча губами: «Господи Іисусе Христе, помилуй нас грѣшных» — пошла куда-то в другое мѣсто.

Агафья Ивановна сидѣла не шевелясь, как бы застывшая, и слѣдила за движеніями Аверьянова. Вѣра Константиновна с широко открытыми глазами, в которых был видѣн один безпредѣльный ужас, не мигая, смотрѣла на Аверьянова.

Аверьянов сѣл теперь на мѣсто ушедшей старушки и заговорил:

— Раз мы признаем, что он Всемогущій, что он Вездѣсущій и Всевѣдущій, сотворившій землю и нас, и все, что мы видим, то может-ли такой властелин нуждаться в наших молитвах, тѣм болѣе лепетѣ нашего ничтожнаго языка, чтоб славил его, и просил у него. Да он на милліоны и милліарды лѣт заранѣе должен знать, кто гдѣ будет жить, в чем нуждаться, и раз он нас сотворил, то должен и дать то, в чем мы нуждаемся. Наши молитвы и пресмыканья только могут вселить отвращенье к нам же, как сильнаго к слабому. Ну, допустим, что он принимал бы наши молитвы, допустим, что онѣ пріятны ему, так это только бы показало, что он такой же самолюбец, как и мы, а раз самолюбец, то и горд, потому что любит, чтоб ему кланялись, так какой же это бог, позвольте вас спросить, — воскликнул Аверьянов, быстро отодвинувшись от стола, разом с табуреткой, точно сторонясь невидимаго бога. только что обрисованнаго им.

Агафья Ивановна с дрожью в голосѣ проговорила, не зная что сказать:

— Не то, не то…

Ее уже страшила мысль, как далеко она зашла в спор и каких непоправимых грѣхов надѣлала этим. Посмотрѣв кругом на молча слушавших дѣвушек, сидѣвших за своими столиками, и на нарах, она не хотѣла уронить своего достоинства и уваженія. Ея мысль усиленно работала, ища отвѣта. И вот спасительная мысль осѣнила ее. Дрожащим и возвышенным голосом она воскликнула:

— За грѣхи, за грѣхи! Мы должны молиться за наши собственный грѣхи и за весь мір!..

Она ободрилась собственными словами, как бы почувствовав почву под ногами; побѣдоносно посмотрѣла на Аверьянова, перевела взгляд на Вѣру Константиновну, и через очки посмотрѣла на окружающих.

Вѣра Константиновна слабо улыбнулась, как утопающій, почувствовавшій почву под ногами.

Слушающія женщины свободно вздохнули, точно камень свалился с груди.