Дети Владимировской набережной (сборник) - [74]

– Разумеется, разумеется, необходим порядок в партийных рядах, недопущение гнусной клеветы на товарища Сталина, на коммунистическую партию. На нашу Советскую власть. Я тогда высказал свою точку зрения на бюро обкома.

– Проснемся, откроем глаза – нет Советской Власти, вот поэтому и необходимо чистить авторов такого рода анекдотов.

Потом Николай вспомнил, делясь с собеседником, как в кабинет, прихрамывая и опираясь на трость, вошел Гюллинг. Он отложил трость в сторону. Присел, хмуря брови, сообщил:

– Утром приходил Никольский и требовал признать ошибочное изучение финнами и карелами финского языка. Требовал от карельского обкома подстегнутого стремления изучения русского языка.

Тогда Ровио про Никольского сказал:

– Ай да подлец, каков мерзавец – хочет разом развалить все труды обкома партии по национальной политике!

Взял в руки какую-то кипу бумаг, предложил вынести вопрос на пленуме о недоверии к Никольскому, сердясь, возмущался.

– А то-то получается, мы сколько сил потратили на изучение финского языка, и все впустую?

– «Русские, карелы, финны должны жить вместе, в одной неделимой семье, – убеждал собравшихся товарищ Ровио, – при этом они должны говорить на финском при условии их добровольного выбора». – выделил в разговор цитату из слов товарища Ровио Николай Николаевич, рассказав своему боевому товарищу все как было там, в карельском обкоме партии как на духу. – Я им всем посоветовал, позвонить в Москву, в Кремль, к товарищу Сталину, посоветоваться, узнать его мнение, – окончил воспоминание Николай.

– И правильно сделал, Николай, ты меня, а я тебя хорошо друг друга понимаем, вспомни, мы с тобой на юго-западном фронте вместе воевали.

– Василий Крыжановский тоже с нами был в одной обойме, видитесь ли вы, живой ли? – разговаривал и спрашивал Федор Николая.

– Живой, но мы с ним отношения не поддерживаем давно, он отошел от партийных дел, больше домом, семьей, хозяйством занят.

– Раньше какой был большевик, вспомни, Федор.

– Люди со временем меняются, поэтому и Василий изменился, из коммуниста-ленинца в мещанина превратился. Ходит в оставшейся с Гражданской войны каракулевой шапке, большевиком-ленинцев себя называет.

– Хорошо хоть не троцкистом, – поправил Николая Федор.

Выпив по рюмке, Николай продолжил развивать мысль однополчанина:

– Троцкий сбежал за кордон, точнее, его выпустили, Советская власть пощадила Троцкого, он продолжает заниматься враждебной деятельностью. Правда, бывшие белобандиты, воевавшие в Миллерских полках против Советской власти, остались до сих пор на свободе?

– Разве в ОГПУ неизвестно – на этих людях кровь красных волдозерцев? – спросил Николай у Федора.

Федор Николаю сообщал:

– Завтра будет собрание, на него придет представитель ОГПУ, мы с тобой и поставим перед председателем исполкома Романовой.

– Там будут и наши боевые товарищи: бывший командир красных партизанских отрядов и комдив Соколов, он теперь командует Пудожским леспромхозом. Сам думай, какие люди соберутся, давненько, давненько ты их не видел, своих бывших боевых товарищей, – советовал Федор гостю.

– Я с этим и приехал по поручению обкома – разобраться на местах, что у вас происходит, – сообщил Николай Федору.

Федор ему говорил про начальницу Пудожского исполкома ласковые слова:

– Хорошая женщина, строгая, хозяйственная, и муж у нее – дело-человек. Будешь на собрании, завтра познакомишься. Привет от товарища Гюлленга передашь.

Долго говорили два боевых друга, сидя за чаркой водки, вспоминали отгремевшую шестнадцать лет назад в этих краях гражданскую войну, как громили армию генерала Миллера, тех, кто не вернулся, воюя в рядах Красной армии, погибнув, защищая Советскую власть.

– Хорошо бы сходить на места боев, вспомнить, постоять на месте событий, – выразил желание Николай, лицо его было пропитано грустью.

– Надо, надо, летом приезжай, съездим с тобой на места боев нашей военной молодости, а лет-то сколько прошло, почти семнадцать, как семнадцать мгновений жизни быстро стрелой пролетели, а еще столько пробежит, и не заметишь, как состаримся. Сколько тебе – пятый десяток?

– О-хо-хо-хо, – Сетовал Федор на старость.

– Да нет, лет мне чуточку больше, – поправил Федора Николай, сообщил про взрослых своих сыновей. – Старший начальником большим работает в Заонежском райкоме партии.

– Будет лето, свожу я тебя на места нашей боевой юности. Главное, чтоб живы да здоровы были, – желал другу и боевому товарищу Федор.

Перед тем, как лечь спать, выпили, повторив по сто грамм. На стене у Федора вместо иконы – та самая шашка, которой он головы резал белогвардейцам генерала Миллера, и за стеклом висевший портрет красного маршала Тухачевского, под его командованием он в двадцатом наступал на Польшу.

Проснувшись на утро, отправились в исполком, зайдя в актовый зал, увидев большое скопление на собрание народу. Громкий голос председателя исполкома Пудожского райсовета Романовой обсуждал поведение красного комдива, героя Гражданской войны, директора Пудожского исполкома Соколова:

– Товарищ Сколов, нехорошо использовать государственную лошадь! – публично призвала Романова Соколова, стыдила бывшего красного комдива на весь район.