Дети Владимировской набережной (сборник) - [72]

* * *

– Я как член контрреволюционной организации и член центра организации, и член центра организации, несу ответственность за преступление Николаева, но о подготовке террористического акта ничего не знал. На скамью подсудимых должны сесть Зиновьев и Каменев, которые воспитали нас, Зиновьев и Каменев, в духе ненависти к партийному руководству.

– Я никогда не думал, что окажусь под судом вместе с убийцами и шпионами… – До позднего часа ночи с 28-го на 29 декабря 1934 года в здании Ленинградского дома офицеров шел суд над обвиненными по делу Николаева Леонида лицами. Зал переполнен лицами военных и партийных чинов, внимательно слушавшими речи участников процесса. А обвиняемые продолжали раскаиваться.

– Чтобы не быть двурушникам, надо было оборвать все связи, покончить со всеми колебаньями и сомненьями. Я это не сделал и оказался в фашистской организации, – говорил в последнем слове подсудимый Мясников, давая признательные показания частично, и на основании частичного признания просил у суда снисхождения.

– Все, хватит, надоел, – подумал председательствующий на суде замминистра внутренних дел Агранов, с нетерпением ожидая начала речи другого обвиняемого. Следующим был Ханик, просивший суд оставить ему жизнь для того, чтоб искупить свою тяжкую вину. «Левин признался полностью и раскаялся, подробно рассказал суду о своей контрреволюционной деятельности в качестве руководителя организации, заявил, что он, Левин, полностью несет ответственность за террористический акт Николаева.

Только сейчас я осознаю, что между мной и Николаевым была прямая связь. Надеюсь на снисхождение суда».

– Чем больше он каялся, тем больше признавал свои ошибки, которые пусть даже и не совершал.

«Какие наивные люди. Как они во время берут все на себя, чего они не совершали, что бы самосохраниться, но приговор в отношении них уже задолго до начала суда у нас на руках, каждый, как может, спасает свою шкуру, да ради бога, пусть спасает, ведь живем-то все равно один раз».

– После первого исключения из партии я вернулся в нее двурушником и когда затем обманывал партию, несмотря на оказанное мне партией доверие, свое предательство я понял только здесь, – заявил суду подсудимый Соскицкий.

Выступавший следом подсудимый Румянцев откровенно квалифицировал свои методы борьбы против партии как фашистские:

– Я прошу пролетарский суд, если возможно, сохранить мне звание гражданина СССР и вернуть меня в семью трудящихся. Клянусь, что на любом участки буду самоотверженно работать. – В отношении сказанного им бреда зал выразил возмущение, освистав подсудимого.

Последним выступил Мандельштам. Он полностью сознался и громко сказал, подтверждая показания подсудимого Румянцева:

– Вашим ответом, которому должен аплодировать весь Ленинград, должен быть расстрел.

29 декабря в 2:30 ночи суд удалился на совещание.

Судьи сидят за столом в отдельной комнате, пьют крепкий коньяк, доставленный сюда специально из буфета, заедают бутербродами с красной икрой. Общаются, смеются. Травят анекдоты комнате, пересказывают анекдоты про Петьку и Чапая. Вспоминают гражданскую войну. Про себя говорят: «Какие у них дети хорошие». Спецкурьером из Москвы судебное решение в отношении подсудимых на письменном столе лежит в распечатанном конверте.

– Расстреляют и без нашего решения блядей этих. – сказал председательствующий заседателям от народа.

Пили, ели, все делали неспеша, говорили про то, как по возращении в Москву пойдут на охоту. Резали по частям бутерброды, со стола нож упал на пол. Заседателям председательствующий говорил:

– Все признали себя виновными, один лишь Шахновский считает себя невиновным, – пояснил Агранов собеседникам.

В 5:45 утра был зачитан суровый, но справедливый приговор – приговорить всех к высшей мере социальной защиты. Почти все обвиняемые выслушали приговор подавлено, но спокойно. Николаев крикнул:

– Жестоко! – Протестуя, ударился головой о скамью подсудимых.

– Да здравствует Советская власть, да здравствует Коммунистическая партия! – крикнул Мандельштам. После сказанного слова вместе с обвиняемыми проследовал на выход.

* * *

Декабрьским утром в механосборочный цех Металлургического завода рабочий Горожанкин приводит на смену молодого паренька и говорит, уча его мастерству:

– Чтоб станок начал работать, надо включить: «Включись!» И чтоб остановился, крикнуть: «Стой!» Вот, смотри: Включись, станок! – Станок включился. – Стой, станок! – Станок выключается. – Теперь потренируйся. Пусть станок к тебе привыкает.

И тренируется паренек, кричит на весь цех:

– Включись станок! Стой! Выключись! Стой!

Вокруг рабочие их окружили. Стоят и смотрят, тешатся. Пока рабочий Меркушев вполне серьезно не потребовал прекратить маскарад.

– Хватит, мужики, пошутили, потешились – работать другим не мешайте, паренька с правильной дороги не сбивайте. Наставника я от тебя заберу. Товарищ Горожанкин, даю тебе слова коммуниста – делаю пятое и последние предупреждение, – говорил он шутнику Горожанкину.

Горожанкин Меркушеву объяснил:

– Это мой метод воспитания молодого поколения рабочего.

Бригадир Меркушев возразить ничем не мог.