Стоять на палубе было холодно, Данеска совсем озябла, несмотря на толстый, подбитый мехом плащ. Зато здесь был свежий воздух, не то что в крошечном помещении-надстройке, в котором ее разместили.
В порт прибыли уже ночью. Данеска думала, что сразу сойдут на берег и отправятся к распроклятому наследнику, но отец сказал, что пока лучше остаться на корабле и добавил:
— С утра ты переоденешься в имперское платье. Оно в сундуке, помнишь?
Еще бы она не помнила, она его не единожды разглядывала: из набивного зеленого шелка, вышитое золотыми нитями и очень красивое. Даже красивее, чем было на той княжне из Адальгара, но это ничуть не радовало. Данеска согласилась бы всю оставшуюся жизнь ходить в лохмотьях, лишь бы не в Империи и не женой принца!
— Хорошо, как скажешь.
— Ну-ну, не грусти, — улыбнулся каудихо и погладил ее по щеке. — Вот увидишь, все не так страшно, как ты себе напридумывала. Ступай, выспись, теперь качки не будет, ты наконец отдохнешь. И не теряй меня. Я уйду ненадолго, нужно кое с кем встретиться, — он перевел взгляд вдаль и сказал, будто самому себе: — Потом-то мне вряд ли это позволят…
Город встретил Данеску противной моросью. Сизая мостовая, испятнанная бурой грязью, блестела от влаги, дома и башни из серого камня стояли, насупившись, угрюмо взирая на чужаков отверстиями окон.
Тут и там сновали люди, таскали какие-то мешки, что-то грузили и выгружали, гомонили на своем отвратительном шипящем языке. Ну чисто змеи! Бродили оборванцы, выпрашивая то ли еду, то ли монеты, стояли потасканного вида женщины в на удивление открытой для такой погоды одежде.
В воздухе стояла вонь тухлой рыбы, подгнивших водорослей и нечистот, сквозь которую еле пробивался запах свежей выпечки. Откуда он тут вообще взялся?
А, ясно! Он исходил от заваленной лепешками телеги, которую толкал перед собой дородный старик.
— Вкусные хлебы! — выкрикивал он. — Свежие хлебы, еще теплые!
«Но уже мокрые», — мысленно усмехнулась Данеска.
Вдали звонко застучали копыта, показался отряд воинов.
— Разойдись! — крикнул один из них. — Принц едет! Разойдись!
Люди, только что снующие, как муравьи в муравейнике, кинулись по сторонам и застыли, склонив головы.
Следом за воинами появилась пышная процессия: яркие одежды — красные, синие, зеленые — так и бросались в глаза посреди окружающей серости.
…Вот и жених едет, что б ему пусто было!
Интересно, кто из них наследник? Коротышка с пегой бородкой? Или тот, который худющий и с медно-рыжими лохмами? Или черноволосый мужчина с незапоминающимся лицом?
Рыжий соскочил с коня и двинулся вперед, остальные замерли. Что ж, рыжий значит рыжий…
Отец слегка сжал ее локоть, затем подозвал Виэльди, и они втроем пошли навстречу наследнику.
Теперь Данеска внимательнее рассмотрела будущего мужа.
Худой, невысокий, лишь на два-три пальца выше ее, и это при том, что она небольшого роста: например, отцу и Виэльди только до груди и достает.
Белое лицо, бледные тонкие губы, очень светлые и будто стеклянные глаза. Синий кафтан был, пожалуй, единственным ярким пятном в его облике. Ну еще волосы: их она, конечно, лишь со злости обозвала лохмами — на самом деле гладко расчесанные пряди спадали на плечи красивыми волнами, несмотря на дождь.
От наследника, видимо, не ускользнуло, что она откровенно его разглядывает, но пусть. Он тоже посмотрел на нее мимолетом, прищурился, из-под рыжих ресниц сверкнул холодный и как будто оценивающий взгляд, но куда дольше принц почему-то смотрел на Виэльди. Лишь затем обратился к Андио Каммейре.
— Я счастлив тебя встречать и чествовать, великий каудихо. Тебя и твоих… — он вопросительно приподнял брови.
— Моих детей. Данеска Каммейра, моя дочь и твоя невеста, и Виэльди Каммейра, мой сын и наследник. Мы все тоже рады встрече.
* * *
Виэльди едва не разинул рот и не пошатнулся, увидев наследника. Да это же Рыжик! Тот самый Рыжик, с которым были вместе в горном лагере! Невозможно, немыслимо! Однако вот он, стоит перед ним, вряд ли глаза обманывают.
На лице старого знакомца тоже мелькнуло удивление, однако он всегда владел собой лучше Виэльди, вот и сейчас почти ничем себя не выдал — лишь ненадолго задержал на нем взгляд, а затем перевел на каудихо и заговорил:
— Я счастлив встречать и чествовать…
…В горной долине у них не было имен. Как только будущие воспитанники подходили к черте из камней, отделяющей прежнюю жизнь от новой, привратник-наставник говорил:
— Переступив границу, ты оставишь за ней свое прошлое, ты забудешь свою кровь и потеряешь свое имя. Готов ли ты?
Положено было отвечать «да». Может, кто-то и отвечал иначе, но такие, разумеется, не попадали в лагерь.
Собственное «да» Виэльди помнил так хорошо, что оно до сих пор вызывало улыбку. Как и многие, пожалуй, юнцы, он изо всех сил старался не показать робости и страха: вскинул подбородок и не сказал — гаркнул:
— Да! Я готов!
Еще и кулаком в грудь себя ударил, вот потеха!
— Входи, безымянный.
Новые воспитанники оставались безымянными до тех пор, пока не прилипнет какое-нибудь прозвище. Как правило, это случалось быстро: не очень-то удобно звать товарища (или недруга) «эй, высокий» или «эй, чернявый», особенно если высоких или чернявых много.
