Дети разлуки - [88]

Шрифт
Интервал

– Их не обманешь, а? – подтрунил над ним Дик.

Микаэль покачал головой.

– Эта сегодняшняя молодежь… – проворчал Азнавур.

– Переходный возраст – ужасная вещь, вон на моих смотрю… – добавил Дик.

– Представляете, Матиас хочет стать рок-звездой.

– И ты будешь возить его по всему свету, как отец Джексона, – пошутил Дик.

– Ну, Эмиль вообще-то хорошо смотрелся с африканскими завитушками, ты что, не помнишь? – засмеялся Микаэль.

– Мои вообще не знают, чего хотят, только веселье на уме, – пожаловался Дик.

– Да уж, – вздохнул Эмиль.

– Тут нужен был бы Волк… – сказал Микаэль, улыбаясь.

– Бакунину повезло, он получил сына уже взрослого, – бросил Дик.

– Ну, если хочешь знать, – ответил Микаэль, – это было не так-то просто. Я предпочел бы видеть, как он растет.

– Это минное поле… – предупредил Азнавур.

– Нет, больше нет, – заверил его Микаэль, поправив длинные седые волосы. – Я уже давно признался себе, что это мое поражение.

Два друга смущенно опустили глаза, признание Микаэля было таким искренним, что они почувствовали себя неловко.

– Хорошо, что ты заговорил об этом, я хочу разделить с вами свой опыт. Вы ведь мои друзья.

– Нет, я не хочу этого слышать, – возразил Азнавур.

– Не будь говнюком. Если он хочет… Мы здесь одни, посмотри, вокруг ни души.

– Ну хорошо, – вздохнул Эмиль, – но только если вы мне позволите закурить сигару, – пробормотал он и полез в карман пиджака.


– Итак, ровно… – начал Микаэль, быстро подсчитав в уме, – семь с половиной лет назад, второго февраля 1984 года, в магазине зазвенел входной колокольчик. Было почти два часа дня, и это было странно: клиент пришел в такое время, когда у нас был обеденный перерыв. Но, как вы говорите, business is business, и я пошел открывать, удивленный и немного раздраженный. Я вгляделся в витрину и увидел молодого мужчину, который терпеливо ждал на ступеньках магазина. Я уже хотел было проигнорировать его, когда он снова позвонил.

«Кто этот надоеда?» – подумалось мне.

– Что вам угодно? – сказал я, чуть приоткрыв дверь. Молодой человек помолчал несколько секунд, и мне показалось, что он изучает меня в щелку. – Магазин закрыт, – предупредил я и хотел закрыть дверь.

– Простите, вы синьор Делалян? Микаэль Делалян? – заговорил он наконец.

– Да.

– Простите за беспокойство, но я не в магазин пришел, на самом деле… я пришел к вам.

Я внимательнее рассмотрел его: ему было не более тридцати лет, правильные черты лица, стройный, одет хорошо, без напускной элегантности.

– У меня не так много времени. Если дело займет несколько минут, то прошу, проходите, – ответил я и распахнул дверь.

«Наверняка какой-нибудь журналист из районной газетки», – подумал я, учитывая, что как раз в то время с успехом вышла моя первая книга.

Мы устроились в кабинете, надо сказать, это просто уголок в магазине, куда я поставил письменный стол, который привез из монастыря Гегард в Армении.

– Я слушаю вас, дорогой синьор?..

– Меня зовут Томмазо, – представился молодой человек, ничего не добавив и разглядывая мебель и старинные предметы, пока не остановился наконец на почерневшей от времени иконе, висевшей на стене. Казалось, он искал у нее поддержки, чтобы продолжить разговор.

– Вы хотите поговорить о моей книге? – спросил я его.

– Нет, синьор, хотя я ее прочитал и она мне очень понравилась, но я не могу комментировать, поскольку я тут необъективен.

– Как это понимать? – спросил я.

– Видите ли, мне понадобилось несколько лет, чтобы решить: стоит прийти сюда и познакомиться с вами или нет, – ответил он.

– Послушайте, Томмазо, не томите, переходите к главному, ко мне скоро должны прийти клиенты, – сказал я уже несколько раздраженно.

Молодой человек нервно заерзал на стуле.

– Сегодня – мой день рождения, – пробормотал он, – я родился ровно тридцать лет назад, в 1954 году. – Я слушал его в растерянности. – Я обещал себе сделать необычный подарок в этом году, все-таки тридцать лет – это важная веха… Нечто такое, о чем я мечтал уже давно, но все не решался сделать.

Его голос, глубокий, мягкий, искренний, иногда подернутый легкой грустью, произвел на меня впечатление. Потом я заметил, как его глаза сверкнули, как множество янтарных брызг, и сердце мое екнуло. Это было не прозрение и даже не подозрение, а просто далекая схожесть с одним взглядом, который я похоронил в своей памяти.

– Моя мать говорила, что это вы познакомили ее с кока-колой, а также с классической литературой и великими музыкантами. Но самое главное, вы научили ее быть самой собой, несмотря на запреты и табу тогдашнего воспитания, и отстаивать свое мнение, даже если никто не принимал его всерьез. И еще она рассказывала мне… – Томмазо прервался, но я продолжал смотреть на него с пониманием и волнением. – Она говорила мне еще, – сказал он наконец, почти перейдя на шепот, – что вы были ее ангелом, ее архангелом Михаилом… Что было время, когда ее сердце билось только для вас, и что она была вам благодарна, потому что вы сделали ей самый большой подарок, какой только мужчина может сделать женщине, – вы подарили ей свою любовь вместе с сыном.

Затем Томмазо поднялся и встал напротив меня. Я был так потрясен, что мне пришлось опереться на стол, чтобы удержаться на ногах. Я подошел к нему почти вплотную, желая обнять его и попросить прощения. Но я не смог.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.