Дети разлуки - [54]
Они пошли дальше по коридору бок о бок до комнатки часовщика. Одинокая лампочка свешивалась с потолка и освещала тесное пространство, в коморке никого не было.
– Отец Никогос! – позвал Микаэль, перегнувшись через стойку, на которой валялись шестеренки, спирали и винтики. Крохотные пинцет и отвертка поблескивали на свету.
– Может, он спрятался под столом, – пошутил Волк. – Наверняка сейчас в капелле, в это время он молится.
Юноша кивнул с сожалением.
– Как вообще у тебя дела, Микаэль? – спросил Волк, пока они шли обратно.
– Простите?
– Жизнь в колледже тебе нравится?
Юноша задержался с ответом.
– Не очень, отче.
Волк вопросительно посмотрел на него:
– Это из-за случая в столовой? Ты почти потерял сознание!
– Я почувствовал неожиданный приступ рвоты.
Учитель замедлил шаг:
– Микаэль, ты ведь знаешь, что все мы здесь в вашем распоряжении. Я хочу сказать, что бы с тобой ни случилось, ты не должен бояться рассказать мне об этом. Как другу, как старшему брату.
Они спустились по лестнице, ведущей на первый этаж.
– Я предпочел бы услышать от тебя о твоих затруднениях, чем от других, – добавил Волк, понизив голос. – Ты так не думаешь?
Микаэля спас Тик-Так, который как раз поднимался по лестнице с неожиданной быстротой. Худое, почти юношеское тело и постоянная радостная улыбка на лице делали его похожим на постаревшего мальчика.
– Я как раз искал вас! – воскликнул Микаэль, показывая свои часы.
Монах остановился и наморщил лоб, будто силясь вспомнить что-то.
– Это «Омега», да? – спросил он спустя пару секунд.
– Да.
– Ход калибра Нуар? – сказал он, глянув на часы.
Микаэль не понял вопроса и уставился на него в замешательстве.
– Тебе повезло, это просто сокровище, правда, отец Кашишьян?
Волк снисходительно улыбнулся.
– Пойдем со мной. Мы их сразу же прооперируем, и без наркоза. – Монах взял Микаэля под руку и повел наверх в свою «операционную».
– Если побежим, то еще успеем.
Франческа посмотрела на свои стоптанные и потерявшие форму замшевые мокасины.
– Не могу, Микаэль.
– Да сможешь, давай, за мной!
Они летели почти с детским восторгом, обгоняя время: у них было не более получаса, потому что Микаэль должен был вернуться в колледж ровно в три.
А тем временем…
– Волк болен и отменил урок, – объяснил он.
– И вы решили исповедоваться всей группой?
Они засмеялись. Это было одно из тех мгновений, когда ни о чем не думалось, было просто хорошо и ничто не могло потревожить их, кроме влечения, еще не ярко выраженного, которое они испытывали друг к другу.
– Куда бы ты хотел пойти? – спросила его Франческа.
– Право, не знаю. Решай ты, ты же венецианка.
– Я бы хотела отвести тебя в Риальто[37].
– Отлично.
– Тогда свернем здесь, – сказала девушка, увлекая его за собой в узкие переулки, о существовании которых могли знать только местные жители.
Наконец, запыхавшись, они выбежали на небольшую площадь с красивым зданием с арочными окнами.
– Мы у Наранцарии[38]! – воскликнула Франческа.
Они посмотрели направо и восхитились открывшимся им великолепным видом.
– Риальто, – прошептали они одновременно.
Мост из белого камня, похожий на парусник, величественно перекинулся через Большой канал. Молодые люди замешкались на площади в нерешительности, куда еще пойти, почти утонув в людском потоке, текущем меж установленных вдоль канала лотков. На мосту были заметны сверкающие на солнце витрины. Ювелиры Риальто славились своими изделиями.
– Ты когда-нибудь видел, как работают ювелиры?
Микаэль покачал головой.
– А что, если нам пойти в Пескарию? – спросил он у подружки.
– Давай!
Под портиками вдоль канала расположились прилавки под разноцветными навесами. Плиты мостовой были мокрые, и от них воняло чем-то солоновато-горьким. Огромное количество голодных чаек кружило над всем этим богатством недр морских. Мужчины в резиновых сапогах громко зазывали покупателей, расхваливая свой товар. Лавраки и ораты, еще живые кильки и сардины, ракообразные и морепродукты лежали в деревянных ящиках, обложенные лимонными дольками и зелеными водорослями.
– Две лиры за килограмм! – кричал рыбак, поливая серебристые скумбрии.
Этот сильный проникающий запах напомнил Микаэлю афинские рынки. И он подумал об отце, который был не только большой любитель рыбы, но еще и уверял, что она весьма полезна для здоровья. «Все, что происходит из моря, пойдет тебе только на пользу, – говорил он, – ешь в изобилии, сын мой». В колледже никогда не подавали к столу рыбу, разве что вяленую треску, так что от одной мысли о свежей рыбе, приготовленной на гриле, у него потекли слюнки.
Какой-то шум отвлек его: отважная чайка спикировала на лоток напротив и, схватив несколько сардин, улетела прочь, как левантийский вор. Это было весело.
– Франка!
От этого жесткого с прононсом голоса у Франчески все похолодело внутри. Микаэль обернулся и увидел женщину с такими же золотистыми глазами, как у его подружки, стройную блондинку, у которой кое-где уже пробивалась седина.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она, поставив на землю хозяйственную сумку. – Разве ты не должна была делать уроки?
Франческа застыла неподвижно, не произнося ни слова, как статуя.
– А кто этот молодой человек? – добавила женщина.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.