Дети разлуки - [52]

Шрифт
Интервал

Один из детей проснулся и молча смотрел на него.

И Серопу почудилось, что мальчик смотрит на него с презрением. Осуждает за несостоятельность и неспособность бороться, за то, что он так легко опускает руки. Он заметил, что ребенок сидит в колыбели, все время поворачиваясь к нему лицом. Может быть, чтобы было легче наблюдать за ним, осуждать его с этим видом всезнайки, посмеиваться над ним.

Это коварный ребенок с дурным глазом, приносящим несчастье.

Демон во плоти.

Много лет спустя, кляня себя, он задавался вопросом: возникла ли у него эта мысль от отчаяния или, того хуже, была самооправданием того, что он совершил позже?

Он приблизился к ребенку, а тот сразу же прильнул к брату, крепко обнял его, уткнулся личиком ему в грудь, слушая дыхание, и обхватил ножками.

Отец схватил его с досадой и вынул из колыбели, вырвав из объятий брата, который отчаянно плакал, будто сознавая то, что должно было случиться.

Когда Сероп вышел из дома с закутанным ребенком на руках, небо пересекла такая молния, что он, испугавшись, оступился.

– Господи, прости меня! – прокричал он, когда земля содрогнулась от раската грома.

Он добрался до порта под проливным дождем и направился к площади, откуда обычно грузовики уезжали в Афины. Он огляделся в поисках Живана, на которого теперь возлагал все свои надежды. В скорости он узнал его грузовик с ярко-желтой кабиной, выделявшейся на фоне других. Машины были припаркованы в ряд в ожидании, когда закончится гроза, никто не хотел отправляться в далекий путь до столицы под таким ливнем. Сероп приблизился, идя вдоль стены старого здания и укрывая ребенка широкими полами своего плаща.

– Чего это ты подкрадываешься? – спросил водитель с издевкой, укрывшись под козырьком рядом со своей машиной.

Сероп сделал вид, что не понял.

– Брат, помоги мне, – взмолился он.

Живан глубоко затянулся, осветив на мгновение лицо огоньком сигареты, и поправил кепку на затылке. Он посмотрел на Серопа исподлобья, но не произнес ни слова.

– У меня здесь, под этим… – заикаясь, стал объяснять Сероп, показывая на плащ.

Живан засмеялся:

– Товар, что ли?

– Моей жене очень плохо. Она может умереть, а у меня нет ни гроша, чтобы позвать врача и купить лекарства.

Живан пожал плечами:

– Мне-то какое дело?

– Если я отдам его, то смогу хотя бы спасти ее, а вместе с ней другого, иначе мы все погибнем.

Живан повернулся и собрался уходить.

– Умоляю тебя, – прошептал Сероп, положив дрожащую руку ему на плечо.

– За это дело надо было хвататься сразу же, когда был случай. А теперь поздно, – ответил Живан.

Сероп обогнал его и преградил путь.

– Смотри, какой красивый, – зашептал он, слегка отодвинув полу плаща.

Показалась головка ребенка. Малыш моргал от яркого света или дождевых брызг, которые летели ему в лицо, и смотрел вокруг с удивлением и растерянностью, будто детеныш, оказавшийся вдали от своей норы.

Живан мельком взглянул на него и фыркнул:

– Ну, не знаю, не могу ничего обещать.

– Это здоровый и красивый ребенок, где еще они найдут такого?

– Да ты, я погляжу, стал настоящим торговцем.

– Если моя жена умрет… – Сероп заплакал.

– Перестань! – раздраженно сказал Живан, глядя на него с пренебрежением. – Жди меня здесь, никуда не уходи. Мне надо позвонить.

Одним щелчком пальцев он далеко отбросил окурок, поднял воротник куртки, надвинул на брови кепку и побежал под дождем. Сероп смотрел ему вслед, пока тот не скрылся среди людей, толкавшихся у здания таможни. Он прищурился и рассмотрел стрелки на башенных часах невдалеке: было уже двадцать минут девятого, хотя по-прежнему темно. Жалобный писк ребенка встревожил его. Мальчик дергался под плащом, старался освободиться, ему не хватало воздуха. Сероп заметил брошенные ящики в углу под козырьком. Он взял два из них, сел на один и положил ребенка в другой, как в кроватку.

Он ждал возвращения Живана, постоянно поглядывая то на здание таможни, то на башенные часы. Он трясся как осиновый лист. Влажная одежда уже почти высохла на нем. Вот уже сутки как он ничего не ел и не пил.

Увидев Живана, он вскочил, и сердце его бешено забилось. Потом он взял ребенка на руки и крепко прижал его к груди, почувствовав запах того, что несколько часов назад находилось в ящике.

– Тебе повезло! – крикнул водитель уже издалека.

Сероп выпрямился.

– Слушай меня внимательно! – Живан говорил резким тоном. – Никаких вопросов, никаких «я передумал», – пригрозил он, приблизив кончик своей сигареты. – Понятно?

Сероп кивнул. Живан подождал немного, окинув его взглядом, прикидывая, способен ли он выполнить условия договора.

– Вот адрес, – наконец сказал он. – Улица Виллари, номер семь. На домофоне три «альфы», это в районе площади Омониа, в самом центре Афин.

Сероп слушал его с затуманенным взором.

– Ты понял?

– Да.

– Повтори!

– Улица Виллари, семь, три «альфы», площадь Омониа, – повторил Сероп.

– Позвонишь и поднимешься на третий этаж. Там тебя будет ждать Мартирос, хорошо?

– Хорошо.

– У тебя есть деньги на поезд?

– Нет. Я думал, мы вместе поедем, на грузовике.

Живан засмеялся.

– Ты что, думаешь, я засвечусь тут вместе с тобой? – сказал он, скривившись, и ткнул его пальцем в грудь.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.