Дети победителей - [86]

Я вздрогнул, когда прозвучало слово «Неволино». Оказалось, что Мякишев родом из этой деревни.

Я вырос в поселке Лагерь, лечился в деревне Неволино, служил на станции Решеты. Подозрительная биография, согласитесь. Кто скажет, что я не достоин федерального розыска? Но вот уже сорок лет, как меня никто не ищет. И этот мальчик родился в деревне Неволино, где школа-санаторий для туберкулезных детей, а сидеть будет, надо думать, на сибирской станции Решеты, где я охранял осужденных особого режима.

Этого мальчика мать бросила в малолетстве. Он попал в детдом, а когда вырос, нашел свою мать, жившую и пившую с каким-то мужиком в бараке. Мужик не был его отцом. Две сестры находились в детдомах, старший брат сидел в тюрьме. Теперь пришла очередь Алексея.

Парень вынужден был уехать в Пермь, где, понятно, оказался в рабочей общаге — притоне последней надежды. Здесь он и нашел свою Татьяну, которая была старше его лет на десять, ставшую, быть может, не столько любовницей, сколько суррогатом матери, от которой он по пьянке получал немного ласки, так не хватавшей ему в детстве.

Подсудимые, жертвы общества и паленой водки, не вызвали у меня ненависти. Было жалко людей, материал Божий, погубленный соотечественниками, соплеменниками, сокамерниками.

Я подумал: убийц надо отправлять не в тюрьму, где они обречены на психическую, а потом физическую смерть. Для этих людей может быть только один выход — какой-нибудь Центр гуманитарной реабилитации. Там они могли бы находиться под наблюдением специалистов, воспитывать детей и жить друг с другом, как мужчина и женщина, а не в извращенных формах тюремной любви. Там они должны быть лишены возможности убивать ближних — земляков по планете. Но я понимал: на создание достаточного количества таких центров надо столько денег, сколько тратится планетой на военное самоубийство, а правительства отказаться от тотальной, узаконенной конституцией крови не в состоянии. Эти двое — плата за еще большую кровь. Поэтому мораль здесь не имеет ни цены, ни смысла.

Возвращаясь из суда, я все думал, в каком из тех неволинских домов, которые я помнил, мог родиться будущий убийца. А может быть, я даже знал его мать, ведь мы играли с деревенскими ребятами в волейбол на спортплощадке возле полуразрушенной церкви.

Михаил Иванович Соколов, главный врач санатория, насаждал спортивные часы более, чем фармакологическое лечение. Я помню, как он пришел в наш восьмой класс, самый старший класс в школе, первый раз: в белом халате, с могучими плечами, руками и головой римского сенатора.

— Вы, ребята, не смотрите, что я врач, — сказал он приветливо и категорично, — я в этой деревне сильнее любого мужика…

Он с вызовом смотрел на нас сверху: кто, мол, сомневается, что я самый сильный в этой деревне?

— Я буду преподавать вам анатомию, очень сложный предмет. Да, такой сложный, что никто из вас выучить на «пятерку» его просто не сможет. На пятерки не рассчитывайте, поняли?

Мы смотрели на главного врача с восхищенным испугом. Мы уважали физическую силу, слышали об интеллекте — и только о самом главном, духовном опыте, не имели никакого представления.

— Я буду говорить с вами о строении человеческого тела и вести сеанс одновременной игры в шахматы на четырех досках. Желающие сразиться со мной пересаживаются на первые столы.

Михаил Иванович достал с полки четыре доски с лакированными деревянными фигурами.

О, этот человек вдохновлял — и я сразу дерзнул. К концу урока я не запомнил ни слова из того, о чем он рассказывал. Но выиграл партию. Вернее, мне так показалось, что выиграл. Два ученика победили, два проиграли. Михаил Иванович признал поражения с улыбкой великого полководца.

А сегодня я уверен, что ни о шахматах, ни об анатомии Михаил Иванович в тот час не думал. Он думал о другом.

Из обзора

В отрядах Хаттаба почти нет чеченцев, в основном афганцы, арабы из Ливана, Пакистана, Судана. Общая численность примерно 300 человек. По словам торговки, ваххабиты любят сладкое, и денег у них полно, платят долларами, а вот у боевиков Гелаева на дешевые сигареты не хватало, голодные, усталые все были. Еще деталь, отличающая хаттабовцев от масхадовских партизан: в отрядах Хаттаба не редкость телефоны спутниковой связи.

К простым чеченским боевикам хаттабовцы относятся с явным недоверием, считая их врагами Ислама. И большинство бойцов чеченских формирований говорит о Хаттабовцах с неуважением и неприязнью, называя их агентами ФСБ. Масхадов поддерживает связь в основном при помощи аудиозаписок. Чеченский лидер производит впечатление человека усталого, но не отчаявшегося.

«Общая газета», июнь 2000 года.

Леша Сиротенко в течение получаса опять рассказывал мне о делах из богатой, очень богатой, насыщенной зеленью жизни Павла Алохина. Об его уголовных возможностях, половой ориентации и комсомольско-африканском темпераменте.

Мы сидели с другом в кафешке и пили пиво. Я простил ему то, что он хотел меня задушить. Я думаю, он и сейчас хочет — и, наверное, не успокоится, пока не задушит. Мы прошли с Лешкой Крым-рым, сигаретный дым и Аркараим. Лешка говорил про меня так: «Это Сидоров, это Иванов, это Петров, а это Асланьян — ему все по файлу..» А что я говорил о нем, ни в этой, ни в другой книжке напечатать нельзя.