Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - [24]
Начинается статья цитатой из ранней работы Б. Эйхенбаума «Мелодика стиха», в которой утверждается, что синтаксическая форма обманывает читательские ожидания: «Синтаксическая форма побуждает нас воспринимать этот период как логический, в котором временное значение и соответственная смысловая градация должны присутствовать в полной силе. На деле, однако, оказывается, что градация эта почти не осуществлена. <…> Специфических смысловых ступеней, соответствующих трем “когда”, не ощущается. Получается несоответствие между синтаксической схемой, резко выглядывающей из‑за текста, и смысловым построением. <…> Интонационный подъем логически недостаточно оправдан, не вполне мотивирован». М.Л. Гаспаров, признавая синтаксический и интонационный анализ, выполненный Эйхенбаумом, безупречным, хочет «внести коррективы» и показывает, что смысловая градация тоже есть и «она построена так же четко и обнаженно, как и градация ритмико-синтаксическая».
Конечно, прекрасно было бы, если бы ученики могли прочитать эту статью (ее легко найти в Интернете). Они бы познакомились с образцовым текстом, в котором глубина сочетается с внятной простотой языка, увидели, что такое уважение к труду предшественника, развитие чужой мысли, твердое и корректное возражение. Но, сознаемся, только отдельные ученики со сформировавшимися филологическими интересами способны прочитать и понять серьезный литературоведческий труд, даже если он невелик по размеру. Значит, нам нужно, обогатив свое собственное понимание, построить урок так, чтобы ученикам стали доступны новые важные смыслы, а если получится, то стал осознанным и сам подход к стихотворению: о чем задумываться? какие вопросы себе задавать?
Прежде всего, наверное, стоит обратить внимание на несколько необычный синтаксис стихотворения. Можно спросить, на какие части оно распадается или из скольких предложений состоит, и тогда школьники не без удивления замечают, что предложение всего одно. Оно занимает четыре четверостишия, в трех – однородные придаточные предложения, которые произносятся с восходящей интонацией и своим нагнетанием усиливают ожидание связующего конца фразы, а в четвертом – главное предложение, тот самый ожидаемый финал; интонация здесь нисходящая. Все вместе это и есть период, точнее, его самая яркая и типичная разновидность. Эта конструкция свойственна ораторской речи; в такой упорядоченной, рассчитанной сложности есть энергия возрастающего напряжения – но и уверенность в том, что все неизбежно разъяснится и это разъяснение будет столь важно и значительно, что недавнее напряжение не покажется напрасным, а предстанет вполне оправданным и необходимым.
Обычно интонационное восхождение в периоде сопровождается смысловым и//или эмоциональным нарастанием – градацией. Вспомним речь Евгения Онегина в четвертой главе пушкинского романа: «Когда бы жизнь домашним кругом // Я ограничить захотел; // Когда б мне быть отцом, супругом // Приятный жребий повелел; // Когда б семейственной картиной // Пленился я хоть миг единой, – // То верно б, кроме вас одной, // Невесты не искал иной»[65]. Градация есть: захотел – повелел приятный жребий – семейственной картиной пленился. Или начало его же «Демона»: «В те дни, когда мне были новы // Все впечатленья бытия – // И взоры дев, и шум дубровы, // И ночью пенье соловья, – // Когда возвышенные чувства, // Свобода, слава и любовь // И вдохновенные искусства // Так сильно волновали кровь…»[66]: были новы впечатленья бытия – возвышенные чувства и вдохновенные искусства… сильно волновали кровь. Есть ли такое движение в трех первых строфах лермонтовского стихотворения? Как мы помним, Эйхенбаум его не видел («Желтеющая нива, свежий лес, малиновая слива, серебристый ландыш, студеный ключ – все это располагается как бы на одной плоскости и не связано внутренней необходимостью с временным построением периода. Если бы не синтаксическая форма – мы могли бы принять все построение за перечисление, а не восходящий период»), Гаспаров ему возразил. Что увидят наши ученики?
