Дети Бронштейна - [47]

Киностудия размещалась в бывшем кинотеатре, я приехал в обеденный перерыв. Светловолосый охранник, сидевший в старой будочке кассы, грубо спросил, куда это я направился. Я ответил, что у меня назначена встреча с актрисой Мартой Лепшиц. Он прошелся пальцем по списку и, не глядя на меня, уточнил:

— Как, значит, ее фамилия?

Дверь в большой зал была открыта, я вошел. Настроение мерзкое, мне даже почти хотелось, чтоб охранник меня не пустил.

Рабочие, держа в руках пакеты для бутербродов, перекрикивались через весь зал. Я никогда не бывал на киностудии, но особого любопытства сейчас не испытывал. За столиком трое в форме эсэсовцев играли в карты, я спросил одного про Марту, но тот покачал головой. Две боковые двери, тоже открытые, вели во двор, куда киношники выходили размять ноги. Вышел и я, сразу увидев Марту с какими-то людьми, на груди у нее красовалась желтая звезда. Сделав вид, будто ее не заметил, я прислонился к стене, как и другие, и подставил лицо солнцу: пусть сама меня найдет.

Рядом сидел на корточках молодой человек, грелся на солнышке с закрытыми глазами. Лицо покрыто густым слоем грима, на груди опять-таки желтая звезда. Разглядев его как следует, я пришел к выводу, что внешность у него вполне соответствует расхожим представлениям о том, как выглядит еврей. И тут же все мероприятие стало мне отвратительно, а все аргументы против участия в нем Марты, какие пока приходили мне на ум, показались слишком мягкими. Почему евреев в кино должны изображать настоящие евреи? Марте, когда ей предложили роль, следовало ответить: только если эсэсовцев тоже будут играть настоящие эсэсовцы.

Молодой человек, открыв глаза, заметил мой пристальный взгляд и отвернулся. Тогда глаза закрыл я, наслаждаясь солнечными лучами, которые так давно не показывались. Элла не заслужила ни малейшего упрека, я ведь даже не просил ее утаить наш разговор от отца. Правда, я полагал, что она естественным образом так и сделает, но с чего я взял, что для нас с ней естественно одно и то же?

Между мною и солнечными лучами возникла помеха, однако за облачко я ее не принял, почуяв рядом Марту. А глаза открыл только после того, как не смог сдержать улыбку. Марта не постеснялась обнять меня при всем честном народе и не выпускала из объятий так долго, что я даже удивился.

Спросила, почему я встал у стены и греюсь на солнышке, а не пошел ее искать. Опустилась на землю, на затоптанные какие-то травинки, и тянула меня вниз, пока и я не уселся рядом. Обычно такого достаточно, чтобы привести меня в прекрасное расположение духа, но в тот раз я никак не мог забыть про письмо.

— Звезда тебе идет, — сказал я. — Честно.

Она выпустила мою руку, испытующе поглядела, пытаясь угадать, не нарываюсь ли я на ссору. Звезда сидела не на положенном месте, пришитая так, что верхний конец смотрел в небо под углом примерно в двадцать пять градусов, зато нижний покоился у Марты на кончике правой груди. «Ну да, именно так евреи тогда и расхаживали!» — хотел было я сказать, но не сказал.

Носатый молодой человек рядом с нами, кажется, расслышал единственную произнесенную мною фразу. Он одаривал Марту такими взглядами, которые впредь ей бы не стоило позволять в силу их дерзости. Марта дала ему отпор, усердно любезничая со мной. С лучезарным видом спросила, чем мы займемся по окончании съемочного дня. Помню, эти слова — «съемочный день» — очень меня разозлили, они подчеркивали осведомленность Марты во всех здешних делах.

Я объяснил, что на дачу мы поехать точно не можем, вчерашний вечер с отцом и Квартом ничего нового не принес. Новость плохая, поэтому мрачное выражение лица менять не понадобилось. Я вытащил из кармана дубликат ключа: мне, мол, в жизни не приходилось таскать с собой столь бесполезный предмет.

Однако Марта, не сбиваясь с настроя, показала на безоблачное небо. Не наводит ли погода также и меня на одну хорошую мысль? Вот, добилась своего, и я готов со всем примириться, ведь меня ждет нечто невероятное. На миг я забыл про письмо от Эллы, или, точнее, оно на миг показалось мне не столь ужасным.

Толстый и с виду страшно утомленный человек, у которого сзади рубашка выбилась из штанов, встал в дверях кинотеатра и, хлопнув в ладоши, объявил конец перерыва. Марта разрешила мне уйти и вернуться за нею после конца съемочного дня. Я, разумеется, предпочел остаться и посмотреть, как она играет.

— Раз уж я здесь оказался, — мои слова.

В легкой толчее у двери Марта меня кому-то представила — возможно, режиссеру. В его взгляде, сначала равнодушно скользнувшем мимо, а потом все-таки задержавшемся, мне почудилось сожаление о том, что лицо, подобное моему, пропадает для экрана.

Чтобы мне было получше видно, Марта посоветовала подняться на балкон, где стояли ряды старых стульев и где удобнее, чем внизу, да и расстояние побольше. Только осторожней, главное — не заскрипеть откидным сиденьем, сегодня утром из-за этого пришлось прервать съемку. Привела меня к лестнице, прямо-таки порываясь подробно объяснить, каким образом по ней поднимаются.

В первом ряду балкона сидела девушка, как выяснилось потом — подружка одного из актеров на роли эсэсовца. Стоило мне сесть рядом, как она отодвинулась на два сиденья дальше, будто я рано или поздно начну к ней обязательно приставать. На балконе только мы, и поди знай, каково ей тут пришлось.