Дешевка - [2]

Тоненькая Бриджет, приятельница Имоджин, даже глазом не моргнула при виде живой преграды. Ее ноги, обутые в кожаные сапожки до самых бедер, хладнокровно перешагнули через лежащего мужчину, и она с грацией пантеры продолжила свой путь по подиуму, слегка вытягивая носки, как балерина. Охранник, держа в одной руке фотоаппарат, вздернул Жака на ноги, отряхнул и, жестом предложив ему сесть на место, извлек из «Никона» пленку. Вручив владельцу пустую камеру, он отбыл на свой пост.

Шоу шло своим чередом.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Август 2015 года

Имоджин не сразу узнала девушку, которая вертелась в ее кресле, фотографируя собственные ножки, обутые в лиловые балетки от Тори Берч. В одной руке кокетка держала бело-золотой айфон, а другой тянулась к туфелькам, растопырив перед камерой пальцы с коготками, наманикюренными тон в тон с туфлями.

Имоджин поправила прическу, заложив выбившиеся светлые прядки за уши, и слегка щелкнула каблучком, чтобы девушка, которая теперь надула губки, намереваясь сделать селфи, поняла, что уже не одна в кабинете главного редактора.

— Ой! — захваченная врасплох Ева Мортон, бывшая помощница госпожи Тейт, испуганно вздрогнула — айфон грохнулся на пол — и обернулась через плечо посмотреть, кто пришел. И увидела Имоджин. В хрипловатом голосе девушки прозвучала нотка удивления:

— Ты вернулась?

Жеребячьим скачком Ева за несколько секунд преодолела разделявшее обеих женщин расстояние и заключила Имоджин в объятия, что показалось той излишне фамильярным. Ева вообще выглядела как-то иначе. Ее каштановые кудри будто раскрутились, скорее всего вследствие какого-то ухода с кератином. Теперь блестящие, прямые, как хвоинки, волосы обрамляли безупречно накрашенное личико с каким-то новым, более симпатичным, чем помнилось Имоджин, носом.

Отчего это Ева сидит за столом главного редактора? За моим столом?

Имоджин ломала голову в поисках причины, которая могла привести девушку в это здание в такую рань. Она же здесь больше не работает! Как два года назад ушла, так с той поры и не появлялась.

Когда-то Ева слыла исключительно компетентной помощницей и в каком-то смысле даже подругой Имоджин, но в первый после большого перерыва рабочий день ее присутствие вызывало смутное раздражение. Сейчас самое главное — успокоиться, освоиться и заказать капучино, пока не собрались сотрудники, а после попросить кого-нибудь помочь ей продраться сквозь неизбежные дебри писем в ящике электронной почты.

— Ева, дорогая, как ты здесь оказалась? Я думала, ты учишься в Гарвардской школе бизнеса, — Имоджин обошла девушку, направляясь к своему креслу. Как приятно было вновь, после стольких месяцев, утонуть в его кожаной глубине!

Устраиваясь на гостевом стуле напротив Имоджин, Ева изящно подогнула под себя длинные ноги, а не закинула одну на другую, как в былые времена.

— Я же закончила учебу в январе! Потом несколько месяцев провела в стартаперском инкубаторе в Пало-Альто, а в июле вернулась сюда.

«Что за стартаперский инкубатор?» — удивилась Имоджин. Ей представилось нечто связанное с цыплятами, но она решила не переспрашивать.

— Снова в Нью-Йорке? Это замечательно. Уверена, какой-нибудь жуткий инвестиционный банк уже в тебя вцепился, раз ты у нас теперь магистр, — с легкой улыбкой ответила Имоджин, включая питание компьютера.

Ева запрокинула голову, издавая горловой смешок, который удивил Имоджин — слишком зрелым он казался, слишком глубоким. Прежний смех был живым и нежным, а этот принадлежал незнакомке:

— Нет. Я вернулась и в Большое яблоко, и в «Глянец»! В январе отправила резюме мистеру Уортингтону. Мы с ним поговорили еще перед тем, как ты ушла в отпуск по болезни. В июле я переехала в Нью-Йорк и пришла сюда. В смысле… это же вроде как работа мечты. Уортингтон сказал, что поговорит с тобой об этом. Мне и в голову не приходило, что ты появишься раньше, чем обычно… в районе десяти. Думала, ты встретишься с Уортингтоном и он просветит тебя насчет моей новой роли.

Старая помощница. Новая роль. Ева, двадцати шести лет от роду, со взглядом, тяжелым от лиловой подводки и неприкрытых амбиций, смотрела на Имоджин, не мигая. С Картером Уортингтоном, издателем и непосредственным начальником, Имоджин за время своей полугодовой болезни общалась ровно два раза.

Впервые за это утро она отвлеклась от собственных ощущений и осмотрелась — лампы горят вполканала, и мягкий солнечный свет, льющийся в окна холла возле лифтов, кажется от этого плотнее и ярче. В глаза Имоджин бросились кой-какие перемены. Отличавшийся минималистичным дизайном зал выглядел теперь загроможденным. Просторные кабинки с низкими перегородками — на каждом рабочем месте вольготно размещались монитор, клавиатура, мышь — исчезли, сменившись сплошным рядом столов, на которых теснились, словно готовые повалиться костяшки домино, ноутбуки. Неизвестно куда делся украшавший стену фотопортрет — Кейт Мосс крупным планом работы Марио Тестино (Имоджин его очень любила). Его место заняла широкая магнитно-маркерная доска с пронумерованными списками, на которой были намалеваны разноцветные закорючки. Там и тут на светло-серых стенах висели напечатанные курсивом таблички в рамочках инфантильных расцветок: «Риск дает тебе энергию!», «Что бы ты сделал, если бы не страх?», «Чем ты хуже Бейонсе?», «Годный, Гордый, Грандиозный ГЛЯНЕЦ». А из кабинета Имоджин пропала важная вещь: ее пробковая «доска вдохновения», обычно увешанная обрывками журналов, листками, кусочками тканей, старыми снимками и всякой всячиной, которая подпитывала ее воображение и воодушевляла. «Какого черта они решили, что могут убрать мою доску?»