Держава (том второй) - [25]

— Обыкновенно, — закрыв зонтик, томным голосом прошептала она, попытавшись вернуть мужской локоть на место. — Я в неглиже… А вы, сударь, ежели стесняетесь, то в прекрасных своих белоснежных кальсонах, — не выдержав, весело расхохоталась, вовсе отпустив руку Акима.

— Откуда про мои кальсоны знаете? — немного пришёл в себя кавалер.

— Да уж знаю! — вновь ухватила его за руку и потащила к купальне.

— Я сейчас закричу! — тоже засмеялся Аким, решив плыть по течению судьбы. — Я, оказывается, теряюсь от женского напора.., ведь так ещё юн и наивен…

— Пора бы и повзрослеть, — сняла шляпу и стала расстёгивать блузку, — а то так и будете из кустов за дамами подглядывать…

«Водоплавающие успели поделиться женскими секретами»…

— Вы, сударь, по цвету лица сравнялись с заходящим солнышком, — смело сбросила юбку и, приблизившись к потрясённому Акиму, начала медленно расстегивать пуговицы кителя, якобы ненароком прижавшись к нему грудью.

— А у меня перекличка в полку начинается, — не особо уверенно соврал он, вспомнив гавкающие часы.

— Дальше сами… — не услышала она и, раскачивая полуприкрытыми нижней юбкой бёдрами, направилась в щелястую, потемневшую от времени и дождей купальню, оставив кавалера в глубокой растерянности.

Сняв китель, Аким понаблюдал за белыми облаками, плывущими над деревьями, и сбросил рубаху. Усевшись на поросшую мхом кочку, стянул сапоги, подумав мимолётно о Натали, поднялся и снял штаны, оставшись в одних белых кальсонах.

В голове гавкала механическая кукушка из часов, и хотелось одеться и убежать.

«Не гимназист уже», — подумал он, вздрогнув от белых плеч, плескавшихся в воде.

— Ваше благородие, ну что вы пугалом отсвечиваете в своих белых кальсонах, — поплыла она к берегу и поднялась во весь рост на отмели.

Кукушка в голове поперхнулась и замолкла, когда увидел не девичью, а женскую большую грудь с шишечками сосков… Чуть выпуклый живот, широкие бёдра, стройные ноги, уходящие в воду и тёмный пушок между ними.

Не раздумывая больше, да и о чём можно было думать кроме раздетой дамы, Аким снял кальсоны и пошёл по коловшей ступни травке к нагой нимфе, насвистывая для бодрости мотив из «Разбитого сердца».

Ольга медленно пятилась в глубину, и вода постепенно скрывала все прелести тела, оставив на поверхности лишь белые, в капельках воды, плечи с налипшими к ним мокрыми локонами.

По дурацкой юношеской привычке, Аким издал вопль кровожадного индейца из племени Навахо, постучал кулаками по груди и ринулся в пучину вод, обратив в паническое бегство плавающих в отдалении гусей и Ольгу.

Они хором заголосили. Гуси, взмахивая крыльями и вытянув шеи, шарахнулись в тростники, а Ольга, взмахивая руками и вытянув шею, шумно бороздя и вспенивая воду, скрылась в ивовых зарослях у берега.

Нырнув и перевернувшись под водой, Аким оттолкнулся ногами от песчаного дна, и вылетев из воды по пояс, вновь огласил мирные берега дремлющей речушки трубным басом индийского слона.

На этот раз никакого ажиотажа на поверхности воды не наблюдалось.

Гуси, не высовываясь, тихонько сидели в камышах, а Ольга — в зарослях ивняка.

Рыба ещё после первого вопля благоразумно покинула опасные места, оставив пришедших на вечернюю зорьку рыбаков без улова.

— Ольга, ты где спряталась? — крутился на воде Аким, заметив, как мокрое женское тело быстро поднялось по ступеням и скрылось в купальне. — Ну вот. То купаться, то передумала, — ворчал он, подплывая к берегу.

Птицы, вытянув шеи, осторожно выглядывали из тростника.

Ольга осторожно вышла из купальни и направилась к разбросанной на траве одежде.

— С вами, сударь, утонуть со страху можно, или старой девой на всю жизнь остаться, — одевалась она. — Вы что, на ракушку острую наступили? — поглядела на опасливо плывущую белую стаю.

— Да нет, — надевал на мокрое тело кальсоны Аким, — от радости жизни и повышенного биения пульса.

— Отчего же это он так у вас повысился? — внутренне смеясь, поинтересовалась она.

— От гусей, наверное, — недовольно буркнул Аким, сидя на зелёной кочке и с кряхтением натягивая сапоги.

Вначале тихонько прыснув, через секунду Ольга громко и от души рассмеялась, вызвав подозрение у подплывших пернатых.

Погромче моего воздух сотрясаете, — притопывал Аким, проверяя, удобно ли сидят сапоги, и попутно застёгивая рубаху. — На перекличке интереснее бы время провёл, — ввёл даму просто–таки в гомерический хохот.

Гуси, на всякий случай, опять уплыли поближе к камышам.

— А на что вы рассчитывали, сударь? — сквозь смех произнесла она. — На африканский танец живота? — покрутила бёдрами, отчего в голове у Акима опять загавкала механическая кукушка, а горло перехватил какой–то странный спазм. — Чего молчите, мон шер?

— В горле пересохло. Кто–то чаю обещал, — застегнул на все пуговицы китель, увидев бредущую по тропинке парочку. — Пост сдан, пост принят, — встав во фрунт, отрапортовал он Ольге, которая, на этот раз, переломилась от смеха пополам.

Гуси сочли за благо отплыть подальше, а парочка благоразумно растворилась в сени берёз и ещё каких–то дерев.

— Ну что ты так смеёшься? — улыбнулся Аким. — Мало того, людей, мягко говоря, озадачила, так ещё и водоплавающую птицу перепугала, — тихо шли по тропинке, и теперь он не стремился отодвинуть прижатый к груди локоть. — Мадам, а вам говорили, что вы прекрасны? — решившись, поцеловал её в щёку.