Держава (том первый)

Держава (том первый)

Роман «Держава» повествует об историческом периоде развития России со времени восшествия на престол Николая Второго осенью 1894 года и до 1905 года. В книге проходит ряд как реальных деятелей эпохи так и вымышленных героев. Показана жизнь дворянской семьи Рубановых, и в частности младшей её ветви — двух братьев: Акима и Глеба. Их учёба в гимназии и военном училище. Война и любовь. Рядом со старшим из братьев, Акимом, переплетаются две женские судьбы: Натали и Ольги. Но в жизни почему–то получается, что любим одну, а остаёмся с другой. В боях русско–японской войны, они — сёстры милосердия, и когда поручика Рубанова ранило, одна из девушек ухаживала за ним и поставила на ноги… И он выбирает её…

Жанр: Историческая проза
Серии: -
Всего страниц: 174
ISBN: 978-5-91369-034-0
Год издания: 2014
Формат: Фрагмент

Держава (том первый) читать онлайн бесплатно

Шрифт
Интервал

От автора

Исторический роман «Держава» посвящён российским событиям, происходившим в конце 19‑го начале 20‑го веков.

Восшествие на престол последнего российского императора, внешняя и внутренняя обстановка в стране, война с Японией, и на этом фоне — жизнь и судьба дворянской семьи Рубановых, чьи предки спасали Родину от полчищ Наполеона /Роман «Разомкнутый круг»/.

В романе описываются как реальные исторические личности: Николай Второй, Сипягин, Куропаткин; так и вымышленные герои: Рубановы, Зерендорф, Дубасов.

Перед читателем проходят образы либералов, которые считали, что «в России должно быть — как на Западе». И их антиподов, убеждённых, что «в России должно быть — как в России». Либералы называли их ретроградами, но они просто любили Родину и не хотели трагедии страны в результате необдуманных преобразований.

Это летопись переходной эпохи.

У каждого поколения свой взгляд на прошедшую эпоху. И каждый человек должен знать — «как было», чтоб понять — «почему так стало».

В книге показано лишь начало борьбы за Россию, в результате которой произошёл её крах. «Образованное общество» очень этому посодействовало, опомнившись тогда, когда разрушили страну:

С фонарём обойдите
Весь подлунный свет.
Той страны на карте –
И в пространстве — нет! —

написала Цветаева.

И от века в разных ипостасях повторяются: Мир и Война, Судьба и Родина, Жизнь и Любовь…

И всё это называется — ИСТОРИЯ…

____________________________________________

Огромный барский дом гордо стоял неподалёку от склона горы, плавно опускавшейся к Волге.

У реки, в небольшой, местами обвалившейся каменной беседке, сидели два мальчика. На коленях одного из них, смуглолицего и черноволосого, лежал томик Батюшкова. Другой колотил палкой по воде, и с завистью поглядывал на курносого рыжего деревенского паренька в просмолённой лодке, который, то гордо хватался за вёсла, то, неумело скрывая испуг, вычерпывал из своего «крейсера» холодную осеннюю воду.

— Акимка, — обратился к черноволосому мальчику его брат, запустив свою палку, наподобие копья, в сторону терпящего бедствие моряка, — а вон за нами гуверняха идёт.

Насмешливые голубые глаза его окинули чуть полноватую фигуру брата и остановились на смуглом мечтательном лице.

Со вздохом захлопнув книгу, тот глянул в сторону лестницы, с кое–где выщербленными ступенями, на спускающуюся молодую женщину с зонтом над головой, и высунул руку из беседки ладонью вверх.

— Кажется, дождь пошёл, — произнёс он, любуясь жёлтой листвой деревьев, покрывающих склон горы от реки и до самой вершины.

— Господа! Маменька зовёт! — неожиданно сильным для такой худой особы голосом закричала гувернантка по–французски, ленясь спускаться до самой беседки.

Черноволосый с готовностью поднялся с каменной скамьи, уронив небольшую подушечку, на которой до этого сидел.

Брат его даже ухом не повёл, заинтересованно наблюдая за гибнущим матросом, с остервенением гребущим к берегу, и прикидывая, успеет ли тот причалить, или вода зальёт деревянную посудину.

— Маменька зовё–ё–т! — вновь завопила женщина, поскользнувшись на ступеньках, и со страхом ухватившись за мокрые металлические перила. Зонт её весело закувыркался по лестнице.

— Чего-о? — дурачась, приложил к уху ладонь светловолосый, с сожалением отвернувшись от удачно причалившего сопливого капитана.

— Глеб, хватит чудить! — одёрнул его брат, выходя из беседки и намереваясь поднять докатившийся до самой воды зонт.

— Чур, я, — помчался вниз по лестнице, пнув по пути упавшую подушку, но разломать зонт не успел, так как Аким первым подхватил его.

— Давай понесу, — безнадёжно предложил свои услуги Глеб, с уверенностью догадываясь, что зонта ему не видать.

— Дитё! — подражая няне, снисходительно произнёс Аким, придерживая под мышкой книгу, и отдуваясь, после крутого подьёма.

— Ой, Госпидя! — тоже копируя няню, взмахнул руками Глеб. — Нашёлся взрослый. Всего–то на два года старше. Зато я в свои десять лет, ростом почти с тебя, — показав язык для усиления аргументации, помчался к дому по выложенной камнем дорожке между желтеющих стриженой травой газонов с кругами вскопанных клумб.

Покачав головой, Аким не спеша побрёл к дому, зачем–то подмигнув стоявшему посреди пустого уже цветника, под огромной корявой акацией, бронзовому конногвардейцу, и поднявшись по каменным ступеням широкого крыльца, с трудом открыл солидную дубовую дверь с истёртой старинной медной ручкой.

Пожилой швейцар насмешливо взирал на него, перевесившись с перил лестницы, ведущей на второй этаж.

Переодевшись и умывшись, мальчики чинно вошли в большую залу, служившую гостиной, где на мягком просторном диване расположилась их матушка, курившая пахучую папиросу в длинном мундштуке. Её аккуратно и со вкусом уложенная причёска из тёмных роскошных волос, была перехвачена ниткой жемчуга. Карие глаза с любовью смотрели на сыновей, а рука с папиросой чуть дрогнула в сторону кресел с отлогими мягкими спинками, предлагая садиться.

— Как погуляли? — нежным, с чуть заметной хрипотцой, голосом поинтересовалась у ребят, лаская взглядом то одного, то другого мальчика. — А я всё утро делала прощальные визиты соседям, спасибо до дождя успела, — не слушая ответ, произнесла она, — правда, всего–то двух своих подруг и навестила, — рассеянно улыбнулась, затушив папиросу в пепельнице. — Как себя чувствуете? — легко поднявшись с дивана, поочерёдно потрогала их лбы. — Слава Богу, выздоровели. Доктор говорит, что всё нормально. А то ведь занятия пропускаете и в кадетском корпусе, — глянула в сторону светловолосого, — и в гимназии, — погладила по голове темноволосого сына. — Завтра едем в церковь, а послезавтра — в Петербург, — радостно произнесла женщина, чуть не захлопав в ладоши, — а то от скуки умрёшь в этой Рубановке. Идите в столовую и скажите, что скоро буду, — отпустила детей.


Еще от автора Валерий Аркадьевич Кормилицын
Излом

Роман В. Кормилицына «Излом» – попытка высказаться о наболевшем. События конца двадцатого века, стёршие с карты земли величайшую державу, в очередной раз потрясли мир и преломились в судьбе каждого нашего соотечественника. Как получилось, что прекрасное будущее вдруг обернулось светлым прошлым? Что ждёт наших современников, простых рабочих парней, пустившихся в погоню за «синей птицей» перестройки, – обретения и удачи или невзгоды и потери?Книга, достоверная кропотливая хроника не столь отдалённого прошлого, рассчитана на массового читателя.


Держава (том третий)

Третий том романа–эпопеи «Держава» начинается с событий 1905 года. Года Джека—Потрошителя, как, оговорившись, назвал его один из отмечающих новогодье помещиков. Но определение оказалось весьма реалистичным и полностью оправдалось.9 января свершилось кровопролитие, вошедшее в историю как «кровавое воскресенье». По–прежнему продолжалась неудачная для России война, вызвавшая революционное брожение в армии и на флоте — вооружённое восстание моряков–черноморцев в Севастополе под руководством лейтенанта Шмидта.


Разомкнутый круг

Исторический роман «Разомкнутый круг» – третья книга саратовского прозаика Валерия Кормилицына. В центре повествования судьба нескольких поколений кадровых офицеров русской армии. От отца к сыну, от деда к внуку в семье Рубановых неизменно передаются любовь к Родине, чувство долга, дворянская честь и гордая независимость нрава. О крепкой мужской дружбе, о военных баталиях и походах, о любви и ненависти повествует эта книга, рассчитаная на массового читателя.


На фига попу гармонь...

Весёлое, искромётное повествование Валерия Кормилицына «На фига попу гармонь…» – вторая книга молодого саратовского прозаика. Жанр её автором определён как боевик-фантасмагория, что как нельзя лучше соответствует сочетанию всех, работающих на читательский интерес, элементов и приёмов изображения художественной реальности.Верный авторский глаз, острое словцо, динамичность сюжетных коллизий не оставят равнодушным читателя.А отсмеявшись, вдруг кто-то да поймёт, в чём сила и действенность неистребимого русского «авось».


Держава (том второй)

Роман «Держава» повествует об историческом периоде развития России со времени восшествия на престол Николая Второго осенью 1894 года и до 1905 года. В книге проходит ряд как реальных деятелей эпохи так и вымышленных героев. Показана жизнь дворянской семьи Рубановых, и в частности младшей её ветви — двух братьев: Акима и Глеба. Их учёба в гимназии и военном училище. Война и любовь. Рядом со старшим из братьев, Акимом, переплетаются две женские судьбы: Натали и Ольги. Но в жизни почему–то получается, что любим одну, а остаёмся с другой.


Рекомендуем почитать
«Мужики» г. Чехова. – «В голодный год Вл. Короленко»

«Много воды протекло съ того времени, какъ надъ «Антономъ Горемыкой» г-на Григоровича проливались потоки слезъ, и много эта вода унесла съ собой и еще больше всякихъ наносовъ оставила послѣ себя. Одного только она не могла унести и разрушить – интереса къ деревнѣ. Теперь, какъ и прежде, всякое живое изображеніе деревни и ея быта вызываетъ глубокое вниманіе, является центромъ, вокругъ котораго закипаютъ словесные и журнальные споры. Это доказали еще разъ «Мужики» г. Чехова…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Московский художественный театр

«Кто не любитъ театра, кто не видитъ въ немъ одного изъ живѣйшихъ наслажденій жизни, чье сердце не волнуется сладостнымъ, трепетнымъ предчувствіемъ предстоящаго удовольствія при объявленіи о бенефисѣ знаменитаго артиста или о постановкѣ на сцену произведенія великаго поэта? На этотъ вопросъ можно смѣло отвѣчать: всякій и у всякаго, кромѣ невѣждъ и тѣхъ грубыхъ, черствыхъ душъ, недоступныхъ для впечатлѣній искусства, для которыхъ жизнь есть безпрерывный рядъ счетовъ, разсчетовъ и обѣдовъ…».


Творения, том 8, книга 1. Толкование на Евангелие от Иоанна

Настоящее Полное собрание творений свт. Иоанна Златоуста является воспроизведением издания С.-Петербургской духовной академии, осуществленного в 1898 г. Следует, однако, подчеркнуть, что предлагаемые книги до сих пор являются единственным относительно полным изданием основных творений великого отца и вселенского учителя Церкви на русском языке, выполненным полиграфическим способом.Первая книга восьмого тома включает в себя первую часть (69 слов) Толкования на Евангелие от Иоанна.Для специалистов, изучающих патристику, библеистику, библейское богословие, нравственное богословие, пастырское богословие, аскетику, догматическое богословие, общую церковную историю.


Творения, том 7, книга 2. Толкование на святого Матфея евангелиста

Настоящее Полное собрание творений свт. Иоанна Златоуста является воспроизведением издания С.-Петербургской духовной академии, осуществленного в 1898 г. Следует, однако, подчеркнуть, что предлагаемые книги до сих пор являются единственным относительно полным изданием основных творений великого отца и вселенского учителя Церкви на русском языке, выполненным полиграфическим способом.Вторая книга седьмого тома включает в себя заключительные беседы из Толкования на святого Матфея Евангелиста.Для специалистов, изучающих патристику, библеистику, библейское богословие, нравственное богословие, пастырское богословие, аскетику, догматическое богословие, общую церковную историю.


Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.