Держава (том второй) - [23]

— Да в бабочек превратились и улетели, ежели гусениц выискиваешь. И белки в 1-ую дивизию умотали, благодатной махрой подышать, — загоготал Аким.

— …Наши павловцы, — не услышал его подпоручик, чиркнув спичкой.

— Где там водовоз? — забеспокоился Зерендорф.

— А вот стоянка наших кумовьёв, финляндцев… К полуорлам относятся.

— А замыкают лагерь на левом фланге, пажеские воробьи, — заскрипел зубами Зерендорф.

— Известное дело, пижи.., — бросил сигару в сторону деревянного барака Гороховодатсковский.

— Правильно, господин подпоручик, пусть в палатках поживут, — одобрил его поступок Аким, с улыбкой наблюдая, как с кряхтением Гороховодатсковский слез с лошади и затоптал окурок.

— А то вдруг в сторону финляндцев огонь пойдёт, — оправдал себя.

— Вечером в авангардный лагерь поедем. Дубасова следует навестить, а после — брата, — выстроил план боевых действий Аким.

— Но это уж без меня, господа, — высказал своё мнение Гороховодатсковский. — Мне ротой следует руководить, — возвысил себя и свой нынешний статус.

— Ну да. А то последнее перо из плюмажа можно утерять, — поддержал его вредный подведомственный.

В 9 часов вечера, стоявшие у деревянных «грибов» дневальные, с удовольствием, на все голоса, выводили приказ дежурного по лагерю: «На–аде–еть шинели-и в рукавы–ы–ы!»

Их старательно заглушали сигнальные рожки, выводившие в темпе марша пехотную «зарю».

После переклички, весь лагерь дружно пропел «Отче наш», и закончился ещё один день из бесконечной вереницы дней, складывающихся в месяцы, годы и столетия…

Согласно разработанному плану, вечером навестили Дубасова, направившись к нему не верхами, а на своих двоих.

— Неплохо армейская пехтура устроилась, — подошли к правому флангу авангардного лагеря, где в деревянных домиках Инженерного ведомства квартировал 145‑й Охтинский полк.

Покрутив головами — у кого бы спросить о подпоручике Дубасове, увидели его денщика, сонно моргавшего на лавочке у домика.

— Опять спит, — хмыкнул Зерендорф и завизжал команду, в расчёте, что среди других любопытных в окно выглянет и Дубасов:

— Смир–р–но!

Денщик, сунув тлеющую козью ножку в карман штанов, вытянулся во фрунт.

В соседних домах на крыльцо выбежали солдаты, а из окошек показались головы удивлённых офицеров, с целью выяснить, какой это дурак орёт и отвлекает от вина и карт.

Дубасовской головы не наблюдалось.

— Вольно, боец. Смотри, не спали нефритовый стержень, — заметил небольшой дымок в районе кармана Зерендорф.

— Что за стержень? — вытаращил на друга глаза Рубанов. — Ствол револьвера у нас из металла.

— Китайские трактаты о любви следует читать, — высокомерно ответил Зерендорф. — Или японские.., — немного растерялся он. — А то одними уставами да газетами интересуешься, а о любви никакого понятия. Зови подпоручика, — уже вполголоса велел денщику.

К их удивлению, Ефимов направился к соседнему дому со сломанной скамейкой и выбитым окном.

— Видимо господин Дубасов вчера новоселье отмечал… Странно, что у Петьки Ефимова фингала нет, — задумался Рубанов.

Однако всё встало на свои места, когда войдя в дом, обозрели цветастый глаз охтинского подпоручика.

Набычившись по своей привычке, тот хмуро разглядывал вошедших, теребя ворот красной рубахи с оторванной пуговицей.

— А вот и секунданты, — обрадовался Дубасов, ничуть не удивившись друзьям, словно только вчера виделись. — Мои условия: расстояние полшага, семь пуль в барабане и я стреляю первым, как оскорблённая сторона.

— Это вы–то оскорблённая сторона? — уселся на неприбранную постель подпоручик.

— Кстати, — перебил его недовольные словоизлияния Дубасов, — знакомьтесь, подпоручик Кужелев Фёдор Парфёнович, — хмыкнул Дубасов.

— Не хмыкай над моим отчеством, — взвился подпоручик. — Первым стрелять должен я, — потрогал синяк.

— Сударь, — делая возмущённый вид, подмигнул друзьям Дубасов, показав этим, что в грош не ставит ротного субалтерн–офицера, хоть тот и старше по выпуску. — Вы сказали, что я, как бы так выразиться, немного лукавлю в карты…

— Немного лукавит.., — в свою очередь язвительно хмыкнул офицер, — да вы, сударь, тривиально мухлюете, — воинственно сверкнул здоровым глазом.

— Да это в вашей сморгонской академии честную игру называют мухлежём… Я даже от возмущения, случайно, локтем, задел ваше всевидящее око.

— Ага! Случайно… А кто в окно мной кидался? — взгрустнул подпоручик.

— Господа, господа, полноте вам, пожмите руки.

— Правильно в нашем полку постановили запретить азартные игры, — поддержал Зерендорфа Рубанов. — Разрешены только коммерческие… Хотя в чём разница?.. Помиритесь, господа, и не надо друг другом ломать скамейки. Ещё древние говорили: «синэ ира эт студио», что означает: «без гнева и пристрастия», — сразил всех наповал Аким.

Потрясённый мудростью товарища, Дубасов потряс руку Кужелеву:

— Простите меня, господин подпоручик, я был неправ.

Тот недоверчиво, одним глазом, оглядел однополчанина.

— Здесь место такое, — похлопал по плечу сослуживца Дубасов. — Ну, право, не сердитесь. Я тоже в прошлом году одноглазым был, — начал по–быстрому облачаться в белый китель со знаком окончания ПВУ. — Мистер Ефимов, — неожиданно заорал он, — помогите шашку нацепить.