Деревия. Одиссея историка Улетова - [26]

Впереди за несколько верст разведывали обстановку летучие разъезды тугар, позади — прикрывали колбяги. Тяжелая кавалерия плелась в охвостье особняком.

Князь и дружина царственно плыли в ладьях. Все силы должны были соединиться в условленном месте.

*****

Бурелом старался играть роль моего адъютанта. Тщетно. Осаживал я эти его потуги, со всеми держался ровно и в меру строго. Не допускал панибратства, но и не слишком удлинял дистанцию; был первым среди равных, и начальствование мое было сродни предводительству партизанским отрядом.

На ходу осваивал нелегкую науку руководства, хоть и малым, но безгранично интересным коллективом. Молодых людей в чем-то похожих на наших современников. НО… их сознание и стереотипы поведения формировал узкий семейно-родственный мирок — за околицей родового селища, начиналась ВСЕЛЕННАЯ — враждебная пугающая, наполненная стихией Кривды. Выход за пределы означал потерю покровительства предков-щуров — окружающий мир воспринимали они как четырех-пятилетние дети — с их верой в Бабку-ежку и Деда Мороза.

Сказки, мифы, предания — вот духовный стержень моих подопечных. Было представление об этническом единстве славян, но вместе с тем выпестовано и чувство превосходства над подвластными племенами.

*****

Хоть и именовалось подразделение десятком, но вместе со мной нас насчитывалось двенадцать — магическое число. Однако дробилось оно на микрогруппки по три-четыре человека с неформальными лидерами во главе.

Так, в «дружине» Жизнобуд-Избыгнев-Искрен — все соседи друзья детства, приходящиеся друг другу к тому же какими-то дальними родственниками — играл роль «старшего» мой приятель Бурелом.

Дюжий парень со звучным именем Лучезар верховодил в компании, куда входили Предраг, Тур и упомянутый Борей.

И, наконец, весельчак Хотен вместе с Твердятой и Радомиром…

Впереди возвышалась гора. Разумеется, не отрог горного хребта… но таинственные лесорубы на этот раз потрудились особенно рьяно. А значит, и нам придется изрядно попотеть, к тому же поочередно сменяясь в карауле. Что ж, не привыкать. Дело солдатское.

«Эх, дубинушка ухнем!» Так и подмывало затянуть песню под еле слышный, но такой мелодичный аккомпанемент.

Хрустальный перезвон ручья то замирал, будто погружаясь в сон, то пробуждался с новой прытью, силясь разговорить зеленую стену, где и терялась, прихотливо изгибаясь, серебряная нить. Но молчала дубрава — ветер стих — повисла какая-то таинственная тишина. Лишь из кустов выпорхнула малая птаха, да тихонько журчал ручей.

Тишину пронзил знакомый звук — взвились стайками птицы; трубач дал вожделенный сигнал — поход походом, а обед по распорядку. Да и перед работой по расчистке завала не плохо бы передохнуть и подкрепиться. Однако бдительность, прежде всего! Каждый десятник отряжал в караул бойцов — от нашего десятка назначил я Жизнобуда и Борея.

Разошлась как трубка мира чаша с тлеющими угольками… Не добывать же огонь каждый раз. Дыхание сварожича поддерживал Огнив — не то имя, не то обозначение рода занятий. Был он кем-то вроде полкового священника: ворожил, жрил богам на привалах, вроде как умел врачевать, но главной его обязанностью было поддержание огня.

Закурились дымки тридесяти, а то и более костерков. Больших огнищ не разводили: так приготовить на углях нехитрую снедь, что частью несли с собой, частью добывали на месте.

Размочив в воде шматы вяленного иссохшего мяса, пропекали его, нанизав на ветки вперемешку со свежими (хоть косой коси) грибами. В самих углях готовили некие не то корни, не то клубни. На вкус вполне даже ничего — доводилось отведать это походно-полевое блюдо на прежних бивуаках.

Но что может сравниться с настоящим печеным картофелем! Кстати, ту кожурку, как и портмоне с неведомыми деньгами, хранил в самой глубине сумы, обернув как самое сокровенное, куском раздобытой уж не помню где холстины.

Бойцы трапезничали молча. Поговорке: когда я ем, я глух и нем, здесь следовали свято. Лишь ходила по кругу, побулькивая, кожаная походная баклажка — запивали ключевой водой спартанскую пищу.

— И не лень было городить, ведь все равно до них доберемся, — насытившись, обтерев рукавом губы, завел разговор Бурелом. Он зло и задорно глянул в сторону завала, словно примеряясь, какое бревно вытащить первым. При расчистке прежних преград, лихо, играючи подхватывал он поверженные дерева, бравируя силушкой богатырской.

— Да у древлян поди таких как ты, Буреломушко, немало сыщется — вот и озоруют, — отозвался Хотен.

— Да они б лучше этими бревнышками дорожку умостили, а то, как дожди-то нахлынут, так ни проехать, ни пройти будет, — вклинился в беседу Твердята.

— Ни чо Игорь-князь вскорь наведет у них порядки. Смерды и должны дороги мостить, чтобы было людям сподручно ездить, — выдвинул хозяйственно-политический тезис Предраг.

— А как в других землях — у ромеев аль у болгар — кто дороги кладет, скажи, Стоянко, холопы или свободные мужи? — проявилнеожиданное любопытство Бурелом.

— А правда, что в Индей-земле чародейством дороги мостят: разводит волхв руками — ан из болота сухо место становится и бревна сами ложатся? — присоединился к разговору Тур.