Деревия. Одиссея историка Улетова - [27]

Эх, придется опять сочинять-перевирать на ходу… но на счастье нашелся ответчик…

— Сказывают, есть такие чародеи и в наших землях во лесах дремучих, — задумчиво промолвил Лучезар. — Да и Соловей-разбойник свистом может разметать мост. Едет богатырь по мосту, Соловей-то свиснет, мост и развалится. Богатырь — в реку и затягивает его река.

— Да то может не сама река затягивает, а навки, — уточнил Искрен.

— А и видели мы как-то навок-то с Твердомиром, — словно нехотя сказал Радомир.

— И каковы они? А то люди разное бают, — с неподдельным интересом спросил Лучезар, и все остальные подсели в кружок.

— Так вот пошли мы как-то (еще детьми были) по грибы по ягоды, да и рыбки наловить, — повел рассказ Твердомир. — Ну, набрали ягод, грибов, сети поставили, решили отнести, стало быть, ягоды да грибы-то, а опосля и сети проверить. И вот вертаемся к сетям, идем по бережку. А уж вечерело — солнышко к закату клонилось. Идем мимо ивы, глядь: а меж ветвей что-то белеет. Подошли поближе точно навка: сама бела как снег, хвост как из серебра, а волосья зелены как водоросли, и на нас глядит, да так что остолбенели мы, не шелохнулись. Тут вспомнил я, что бабка мне пучок полыни давала да наказывала, коль заворожит тя навка, достань полынь, махни три раза в ее сторону, да и плюнь под ноги. Вытягивал я из-за пазухи полынь, да руки не слушались — насилу вытащил — сделал все, как бабка велела. Навка зашипела, скользь в воду, шлепнула хвостом — только ее и видели.

Ну, а мы сломя голову домой бросились да про рыбу-то и забыли. Да и года два опосля озеро то стороной обходили.

— Эка невидаль, я как-то лешака видывал — вот-то было дело, — вдохновился на следующую байку Избыгнев.

М-да… Вот тебе и чудеса: и леший бродит… и русалка на ветвях висит…

*****

— Да вам бы только языками чесать, — неожиданно и энергично встал со своего места Бурелом. — А завал-то кто разгребать будет — чай навки и лешие на подмогу не придут.

Походкой человека, не терпящего безделья, двинул он к завалу и вот уже с легкостью вывернул немалое бревно, ухватив его своими медвежьими лапищами за сучья; раздался хруст, треск и как будто пахнул легкий дымок…

— Любит… богатырей работа, — с ленцой протянул Хотен. — Ну а мы еще малость передохнем…

— Да работа не заяц, в лес не сбежит, — подхватил вернувшийся из караула Борей. Он передал щит и копье, сменяющему его Хотену, а сам уселся у огонька и принялся уплетать за обе щеки оставленный товарищами «расход».

Хотен бодро надел на руку щит, подхватилкопье, сделал несколько шагов… и встал… скованный таинственной силой…

В мгновение ока оцепенел и весь наш лагерь; застыли, казалось, даже дымки костерков. Из зеленой стены чащи — еще недавно мирной и дружелюбной — на небольшую поляну один за другим выходили волки. Были они громадны… а может, велики у страха глаза. Подняв к небу не то огнедышащие, не то окровавленные пасти, чудовища завыли — клич-вой проникал в каждую клетку, выворачивал наизнанку, заставлял закрывать голову руками… Вой нарастал, близился — нескончаемой ярости был полон он и предсмертной тоски. Волки словно созывали потусторонние запредельные силы, да и сами будто вынырнули из преисподней…

— То не волки, то чародеи деревские — волкодлаки, очнувшись от ужаса, шептал кто-то за моей спиной.

— Да, точно, волкодлаки — вот и накликали своими сказочками, — без малейшего страха произнес Бурелом. — Эх, сюда бы добрый лук да стрелки с серебряными наконечниками — уж я бы этих волкодлаков!..

Неожиданно — прямо в двадцати шагах перед волками на поляне возник Огнив — через плечо большой лук, за спиной колчан с длинными стрелами. Но от чего же он не стреляет?! Огнив простер руки к небу… Казалось, он что-то нашептывал, затем сделал руками загадочные пассы и зашелся в короткой неистовой пляске, наподобие «камаринского» или «гопака»… наконец, угомонился — достал стрелу, стал натягивать тетиву…

Через миг волки сгинули — рассеялись, словно облака пыли. Радостные возгласы, слова благодарения богам и лично Огниву стали завершающим аккордом волчьего выхода на сцену…

Но неистовый концертмейстер не унимался…

Тугой протяжный режущий звук и лихой посвист чередовались с уханьем и воем… никак кикимор болотных… С дерев ручейками потекла листва. Из разных мест загикало, заклокотало; как железом по стеклу била в виски многократно усиленная жуткая фантастическая какофония звуков. Стонали барабанные перепонки.

— Соловей! Соловей-разбойник! — успел расслышать я, прежде чем заложило уши…

Огнив выделывал замысловатые коленца — прыгал, скакал, бил себя в грудь, напоминая теперь своими телодвижениями индейского шамана. Вдруг он упал как подкошенный; воинство, сбивалось в ватаги; ощерившись копьями, мечами, топорами, с перекошенными от бессилия и злобного страха лицами готовилось встретить неведомую атаку.

Из завала пошел смрадный не то дым, не то пар; тяжелели веки, силы таяли, внезапно навалилась усталость…

2 Одни.

3 Другие.

Глава 3 (II) В дыму табачном — сумрачном тумане

Сизые клубы дыма, казалось, растворяли и поглощали все…

— Мы, Божьей милостью Александр IV, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский… — разгромно-командный глас лупил титулами наотмашь, словно силился разогнать дымовую завесу, обволакивавшую ядовитым туманом пожелтевший потолок, подступавшую к массивной дубовой двери.