Деникин: За Россию — до конца - [60]

Деникин в ответ лишь хмурил густые брови. Однажды он, выбрав удобную минуту, оставшись с Врангелем наедине, смущённо произнёс:

   — Пётр Николаевич, вы так часто говорите о том, как меня любят, как растёт мой авторитет. Но надо ли придавать этим внешним, порой стихийным проявлениям человеческих чувств такое большое значение? Не скрою, мне приятно, что встречают меня приветливо, но нельзя забывать, что в природе существуют некие законы инерции, да и в обществе тоже. Одна маленькая искорка способна возбудить большой пожар.

   — Сколько я знаю вас, дорогой Антон Иванович, столько и поражаюсь вашей скромности. Иной раз даже приходит мысль, что вы лукавите.

   — Вот уж не мог и подумать, Пётр Николаевич, что у вас может появиться такая мысль, — ответил Деникин. — В чём, в чём, а в лукавстве и тем более в лицемерии я себя упрекнуть не могу. Это явно не моя черта характера.

   — Извините, Антон Иванович, я вовсе не хотел вас обидеть, — поспешно заверил его Врангель. — Вы уж не сетуйте на мою откровенность — я никогда не таю своих мыслей от людей, которых в высшей степени уважаю, если не сказать больше — люблю.

Деникин не переваривал приторности изъяснений и потому мрачно насупился. Врангель тотчас же уловил это изменение в настроении главкома и внёс нужные коррективы:

   — Зная ваш честный, не приемлющий похвал характер, Антон Иванович, множество раз я старался удержать себя, но вы же сами видите, что проявление к вам доверия придумано не мною. Да если сказать честно, такие проявления необходимы не столько вам, сколько нашей доблестной армии. Чего стоит армия без авторитета командующего, без почитания, пусть даже и восторженного?

   — Сие мне ведомо, — уже миролюбиво отвечал Деникин. — Но ведомо и другое. Приведу вам, Пётр Николаевич, пример, свидетелем которого был лично. Думаю, вы помните о том, что в тысяча девятьсот одиннадцатом году происходили царские манёвры войск под Киевом? Участвовал в них и полк вашего покорного слуги. Так вот, я был свидетелем небывалого, могу сказать, даже мистического энтузиазма, который вызвало и у военных И у штатских лиц появление царя. Крики «ура!» звучали безостановочно, я видел лихорадочный блеск глаз у собравшихся людей, я видел, как в руках солдат дрожат ружья, взятые «на караул». Думаю, и вы не раз были очевидцем подобного ликования. И что же? Именно так, как я рассказал вам, приветствовал царя тот самый народ, который всего лишь через несколько лет сбросил своего обожаемого монарха с престола, а потом расстрелял и его, и всю его семью.

Врангель с удивлением посмотрел на Деникина: он и представить не мог, что «старик» — так за глаза он называл Деникина, хотя «старику» было только сорок шесть лет, — вдруг пустится в подобные воспоминания.

   — Всё течёт, всё изменяется, как утверждают господа материалисты, — сказал Врангель. — Впрочем, виной тому — большевистский переворот, принёсший в головы людей неслыханное умопомрачение. Впрочем, и государь император своим безволием и малодушием к тому руку приложил.

   — Не нам судить, — уклончиво произнёс Деникин: даже и сейчас, когда государя императора уже не было на свете. Он не считал этичным пускать стрелы в его адрес. — Я к тому, Пётр Николаевич, что ликование толпы в определённых условиях ещё не есть точный показатель её искренности и приверженности тем или иным идеям. К тому же настроение толпы непредсказуемо изменчиво: от любви до ненависти — один шаг. Простите за банальность, но это истина, которая подтверждена всей историей человечества, начиная с библейских времён.

   — В грустные, отнюдь не располагающие рассуждения мы с вами пустились, дорогой Антон Иванович. Так недолго и беду на свои головы накликать. Что касается меня, то я верю в то, что армия уверенно идёт за бывшим командиром легендарной «Железной» бригады.

Врангель сделал точный ход: упоминание о бригаде, с которой Деникин воевал в Карпатах во время мировой войны, было Деникину дороже любой лести. И тотчас же понял, что не ошибся: Деникин опять ударился в воспоминания:

   — Да, помню, в феврале тысяча девятьсот пятнадцатого года «Железная» бригада была переброшена на помощь сводному отряду генерала Каледина. Было то у местечка Лутовиско, в направлении на Ужгород. Сильнейший мороз, снег — по грудь. Весь путь, пройденный моими стрелками, обозначался торчащими из снега неподвижными человеческими фигурами с зажатыми в руках ружьями. А живые, утопая в снегу, идя навстречу смерти, продвигались вперёд. Бригада таяла с каждой минутой... Полковник Носков, однорукий герой, шёл впереди полка, вёл солдат в атаку прямо на отвесные ледяные скалы...

Деникин умолк, съёжился, будто снова почувствовал себя в том страшном бою.

   — Да, были люди в наше время, — задумчиво произнёс Врангель, стараясь попасть в унисон настроению Деникина. — Была б у нас с вами такая вот «Железная» бригада, мы бы уже были не в Екатеринодаре, а в Первопрестольной.

   — А мы будем там. — Голос Деникина зазвучал твёрдо и решительно, будто он уже отдал приказ о последнем броске на Москву. — И у нас немало героев, их надобно только воодушевить, зажечь идеей.