Деникин: За Россию — до конца - [59]

В стороне Михайловской стоял страшный грохот: то вели огонь артиллеристы Дроздовского.

А на рассвете начался поединок конницы. Молниями сверкали сабли, неистово ржали кони, потерявшие своих седоков. Конная лава красных катилась к мостовой переправе через Чамлык.

Врангель бросил в бой свой последний резерв — четыре сотни Корниловского полка. Словно чёрной тучей донная лава накрыла степь и тут же попала под сильнейший огонь красных.

Врангель понял, что бой проигран, тот самый первый бой, который он во что бы то ни стало обязан был выиграть — цена его была слишком высока: репутация нового командира дивизии. Кажется, впервые в жизни Врангель испытал отчаяние. Ещё немного — красные захватят мост через Чамлык, и в их руках окажется едва ли не вся артиллерия дивизии. И если это произойдёт — придётся с позором отступать. Вот уж порадуется Деникин, теперь и эскадрона не предложит.

Худшие опасения Врангеля оправдались: пришлось отходить снова в Петропавловскую, куда через несколько дней нагрянул Деникин. Рядом с ним был, как всегда, Романовский. Деникин не скрывал своего недовольства. Руку Врангелю подал с такой неохотой, будто оказывал монаршую милость. Как всегда, был скуп на слова, приказал построить дивизию и провести смотр. Врангель уже приготовился к тому, что Деникин снимет его с должности, но вдруг в тот момент, когда происходил смотр Корниловского полка, главкому вручили телеграмму. Деникин молча прочёл её и тут же протянул телеграфный бланк Романовскому. Тот, как по эстафете, передал её Врангелю.

В телеграмме сообщалось, что двадцать пятого сентября скончался основатель и верховный руководитель Добровольческой армии генерал Алексеев.

   — Скорбь о смерти нашего вождя, ваше превосходительство, смягчается лишь тем, что он имеет достойного преемника, — с вдохновенной печалью произнёс Врангель, возвращая телеграмму.

Деникин с удивлением посмотрел на Врангеля. «Какая, однако, у барона длинная шея», — не к месту подумал Антон Иванович, а вслух спросил:

   — И кто же, по-вашему, должен стать преемником покойного?

   — Я знаю лишь одного такого человека! — Врангель яростно щёлкнул шпорами, издавшими малиновый звон. — Я имею в виду вас и только вас, ваше превосходительство!

Антон Иванович пристально вгляделся в него, как бы желая понять, насколько искренен этот порыв, и вдруг, приблизившись к Врангелю, крепко обнял его за костлявые плечи: то была не столько благодарность за признание, сколько горькая печаль по скончавшемуся Алексееву. Однако Врангель почувствовал себя на седьмом небе от счастья: кажется, грехи ему отпущены и дивизия остаётся за ним...

Сама судьба, бросившая в общий огненный котёл двух русских генералов — Антона Ивановича Деникина и Петра Николаевича Врангеля — и вознамерившаяся соединить их, так и не справилась со своей задачей, ибо самой же судьбой было предопределено этим двум военным находиться в постоянном неприятии друг друга и в вечном противостоянии. Как мог барон Врангель, вынужденный формально, повинуясь требованиям субординации, признавать свою зависимость от Деникина, подчиняться ему фактически? Мог бы выходец из аристократов по воле каких-то нелепых обстоятельств подчиняться главкому — явному простолюдину, сыну заштатного майора? И разве мог он, барон Врангель, человек в высшей степени амбициозный, веровавший в свою непогрешимость и в свою военную удачу, всерьёз подчиняться Деникину с его основательностью крестьянского мужика, простоватостью, с его искренностью, привыкшему исповедовать принципы житейской мудрости, а не те этические нормы, которые присущи аристократам? Кроме того, Деникин не признавал авантюрных решений и действий, более того, презирал людей авантюрного склада. Естественно, при столь глубоких различиях между ними Врангель не только не мог по-настоящему подчиняться Деникину, но и не хотел подчиняться даже внешне. Он, постоянно ощущая свою зависимость от старшего начальника, довольно легко создавал впечатление, что готов исполнить любой его приказ, и, стремясь войти в доверие, порой с наигранным восторгом подхватывал мысли и планы Деникина, восхищаясь его действиями.

Деникину всегда претила лесть: большой и суровый жизненный опыт научил его отличать искренность от подобострастия. Он умел интуитивно, причём очень быстро и почти всегда безошибочно, «раскусить» человека, разгадать, что у него на уме, а не то что на языке.

Врангель умело выбирал моменты, когда его лесть, обращённая к Деникину, выглядела как нельзя более естественной и даже понятной. Обычно это бывало, когда они вместе входили в помещение, где их уже ожидали собравшиеся офицеры, или когда они посещали представления в Екатеринодарском театре. Едва Деникин показывался в дверях, как собравшиеся бурно приветствовали его криками «ура!» и оглушительными аплодисментами. Нередко звучали и здравицы в честь главнокомандующего.

В такие минуты Врангель, не теряя времени, поспешно, насколько позволял его высокий рост, наклонялся почти к уху Деникина и произносил:

— Антон Иванович, какой ошеломляющий приём! Какой любовью вы пользуетесь у офицерства! И не только у офицерства: народ приветствует своего освободителя! Ваш авторитет растёт не по дням, а по часам!