Бухгалтер уже выпотрошил свой чемодан и разложил по всем стульям всевозможное платье и белье. Анатолий поморщился, но не сказал ни слова. Он щелкнул французским замком и, отворив свою парижскую корзинку, вынул коробку конфет. Это был подарок невесте. Он взял их было, но потом сообразил, как глупо будет такое подношение.
— Вы сладкое любите? — спросил он у бухгалтера.
— Натощак?
— Нет, вообще.
— Вообще — да.
— Так вот не хотите ли?
Он открыл коробку и поставил перед ним.
— Ваша невеста — красавица, — заметил бухгалтер, поворачивая к нему красное от натуги лицо.
— Разве? — удивился Анатолий.
— Да. Я видел её мельком, но этого довольно. Красавица.
Товарищ прокурора был доволен. Но, желая скрыть это довольство, он равнодушным тоном заметил:
— Вы один завтракайте, — я не буду.
— Ну? А я на двоих заказал, — сокрушённо проговорил Перепелицын.
— Ну, и скушайте во славу Магомета, — а я буду завтракать у своих.
— Да мне всё равно, — пробурчал бухгалтер, склоняясь над чемоданом.
Анатолий подошёл к умывальнику, снял свой лёгкий пиджачок и стал систематически засучивать рукава.
— А здесь напротив пресимпатичная армяночка, — заговорил Алексей Иванович. — Два раза высовывалась из-за занавесок. По глазам видно, что интересуется чужеземцами.
— Вы это к чему мне говорите? — спросил Анатолий, намыливая руки.
— Просто сообщаю вам топографические подробности местности. А никакого злого умысла нет.
Наступило молчание. Один мылся, а другой в порядке раскладывал на столе вещи дорожного несессера.
— Вы едете куда? — спросил бухгалтер.
— Да меня куда-то везут, что-то смотреть.
— А я гида нанял. Черномазенький, на ножках журавлиных. Шляпочка соломенная плоская, как блин. Не то из жидов, не то из греков. Говорит по-французски так же скверно, как я.
— Что же вы поедете смотреть?
— Всё. Первым делом Софию.
— Что вам София, что вы Софии? Я видел, вы ещё на пароходе умилялись. Я не верю, что можно чувствовать искреннее восхищение перед этой рухлядью.
Брови бухгалтера сдвинулись.
— У вас ваше прокурорское сердце обросло медвежьей шерстью, — сказал он. — У всякого свои интересы. Вас интересует ваша судейская махинация, и за этим кругом вы ничего не видите, не понимаете, не слышите. А меня моя бухгалтерия не интересует ни на волос, и я гораздо более отзываюсь на вопросы искусства.
Анатолий вынул чистый платок, слегка надушил его, помахал им в воздухе, осторожно понюхал и спрятал в карман.
— Вот вы духи употребляете, а я духов терпеть не могу, — продолжал Алексей Иванович. — Отдайте мне Софию, а сами оставайтесь с судейской палатой и опопонаксом. В опопонаксе есть какая-то сухость, что-то именно судейское.
Анатолий опять вынул платок, протёр своё пенсне, и засмеялся.
— Мы бы, пожалуй, три дня не выжили с вами, — сказал он, — и дело дошло бы до бокса.
— О, вы никогда не дойдёте до бокса, — возразил Алексей Иванович и опять присел на корточки, что-то разбирая в боковой пазухе чемодана.
В шорной закладке, в чистенькой щегольской коляске поехали будущие родственники осматривать старый город. Жених сидел спиною к кучеру, против невесты. Он смотрел на неё. Глаза её были опущены. Скорбная морщинка блуждала вокруг её губ, которой прежде не было заметно. Она не то, что постарела, а как-то осунулась. Щеки её похудели, слегка втянулись, она стала точно уже в плечах, — или ему было непривычно видеть новое платье, в котором он её ещё не видал.
«Разве она так интересна, как полагает бухгалтер?» — думал он, переводя глаза то на неё, то на отца, лениво отвалившегося в угол экипажа.
Александр Дмитриевич устало смотрел, то открывая, то закрывая глаза. Когда копыта лошадей застучали по длинному деревянному мосту, и от синих вод Золотого Рога повеяло свежестью, он как будто оживился.
— Ну, вот мы, как англичане, — сказал он, стараясь улыбнуться, — будем шататься без толку и нюхать старые стены. Неужели мы в самом деле поедем в музей?
Анатолий с недоумением повёл глазами.
— Я вообще предпочёл бы прокатиться перед завтраком, — сказал он, — но никуда не заходить. Впрочем, как вы…
Он посмотрел на невесту.
— Ах, мне всё равно, — сказала она. — Я хотела развлечь папу.
— Развлечь папу, развлечь папу! — повторил старик. — Неужели я так нуждаюсь в развлечении?..
Он недовольно отвернулся. Лошади шарахнулись в сторону от медведя, который, криво переступая лапами, шёл за рослым цыганом на толстой цени. Коляска ударилась крылом о фонарь, звякнула и остановилась. Анатолий поморщился.
— Для partie de plaisir[7] несколько эксцентрично, — сказал он.
— «В пасть гирканскому медведю!» — продекламировал Александр Дмитриевич. — Кажется, так у Шекспира, помните?
Но товарищ прокурора не помнил. Он помнил превосходно ряд кассационных решений правительствующего сената, но о гирканских медведях там ничего не было.
— Странно, — заговорил опять Александр Дмитриевич, — я никогда не боялся смерти, а теперь вдруг захотел жить. Именно когда всё так быстро пошло на убыль.
— Но почему же на убыль? — спросил Анатолий.
— А от того, что не на прибыль.
— Вы в эту неделю, папа, гораздо бодрее, — сказала дочь.
Он повернул к ней голову.
— Разве? Ты находишь?
