Если пассажиры ожидали в лице карантинного врача встретить бородатого турка, в соответствующей чалме, шароварах, в туфлях с загнутыми носками и с длиннейшей трубкой, — они были в глубоком заблуждении. Доктор был молод, румян, слегка курнос, с отлично выбритыми щеками и подбородком. Маленькие усики вздымались у него двумя хвостиками кверху и придавали ему вид какого-то весёлого зверка, выставившего свою мордочку из норы и принюхивающегося к тому, чем пахнет. На его кругленьком, блестящем носу шатко сидело золотое пенсне и ежеминутно сползало, как салазки по ледяному скату. Глаза бегали между весёлых припухлых век. На щеках и на подбородке были ямочки, по мнению опытных старух, обозначавшие то, что младенца при рождении поцеловал амур. Тот же амур, по-видимому, наградил доктора двумя бутонами на лбу, пониже фески, доказывавшими, как жгучи иногда бывают его поцелуи. Он был одет в чёрный сюртук, с лиловым галстуком, заткнутым булавкой, изображавшей подкову, усыпанную крупнейшими камнями зелёного и кровавого цвета. Такие булавки продаются у нас рубля по полтора. Икры у него были толстые, выпятившиеся из-под сукна серых панталон, и он шёл, подрагивая ими и кокетливо подёргивая усиками.
Расположившись у стола, он вынул из портфеля бумагу, чернила, перо, и всё это разложил по столу с видом фокусника, собирающегося потешить и поднадуть почтеннейшую публику. И пальцы у него были, как у фокусника: гибкие, цепкие, подвижные. В лице было вдохновенное выражение.
— Господа, — заговорил он по-французски. — Исполняя предписание его величества султана, мы принуждены были задержать ваш пароход. Мы должны заботиться о благе нашей страны и не рисковать здоровьем населения…
— Но ведь холера у вас в Адрианополе, а не у нас? — со злобой ответил ему товарища, прокурора.
Доктор повернул к нему лицо и весело посмотрел на него.
— Разве? — удивлённо сказал он. — Для меня это новость. Здесь, на русском пароходе знают больше, чем в медицинских кружках Стамбула? Но, мне кажется, ваше сообщение нуждается в проверке. Имеете ли вы положительные данные утверждать, что холера приютилась именно в Адрианополе, и каково там число заболеваний, и предприняты ли правительством меры к пресечению эпидемии? Если сведения ваши опираются на фактические данные, то я немедленно составлю отношение подлежащему начальству.
Анатолий Павлович поморщился. Его бил турецкий доктор его же оружием: официальностью и законностью.
— Я ничего не утверждаю, — сказал он, — я знаю только, что в России эпидемии нет, а нас здесь запирают в карантин.
Доктор постарался придать своему лицу ещё более удивлённое выражение.
— Запирают? Но позвольте, — я именно приехал затем, чтоб дать вам свободный пропуск. У меня в портфеле проездные свидетельства. С своей стороны, я ускориваю официальную процедуру, насколько это в моей власти. Другой на моем месте, весьма возможно, затянул бы это дело на день и на два…
— Да бросьте вы его, не привязывайтесь, — сказал Анатолию Павловичу бухгалтер. — Пусть он скорее нас отпустит — и дело с концом.
— Ну-с, здесь темновато, — заговорил доктор. — Я бы очень желал получить две или даже четыре свечи. Никаких освидетельствований, никаких карантинов мне не надо. Достаточно слова почтенного капитана, что все пассажиры чувствуют себя хорошо, и я поверю на слово. Посмотрел бы я, как бы вы отделались, если б это был немецкий или испанский карантин. Поверьте, за экипажем было бы учреждено наблюдение, и остался бы совершенно неразрешённым вопрос, когда вы тронетесь дальше.
Санитар, стоявший сзади его стула, кивнул утвердительно головой на присутствующих. Глаза его говорили.
— Ах, какой тупой народ эти русские! Да дайте нам бакшиш. Не проще ли было ещё сегодня утром собрать соответствующую сумму? Ну, вот вы потеряли целый день. Теперь тоже теряете время.
Но пассажиры сидели, тупо смотря на ямочки доктора. Он поправил феску, водворил на место сползавшее пенсне и отпер портфель.
— Я приступаю к сбору за карантинный простой, — строго сказал он и ещё строже посмотрел на присутствующих. — Каждый из пассажиров облагается пятью пиастрами за каждый день.
— Но ведь это грабёж! — закричал по-русски товарищ прокурора, вскакивая с места. — Я пяти пиастров платить не намерен. Этого оставить нельзя!
— А знаете вы, что такое пять пиастров? — спросил его капитан.
Представитель обвинительной власти как-то осёкся. В самом деле, ему пиастр представился чем-то вроде фунта стерлингов, — а может быть и больше.
— Почём я знаю, — ответил он, но уже сильно понизив голос.
— Ведь пиастр-то меньше наших восьми копеек…
Этого он никак не ожидал, — да и остальные пассажиры тоже.
— Преблагородно, — заметил бухгалтер, — лучше бы взяли утром пятьдесят пиастров, да доставили бы нас вовремя в Золотой Рог, — а то было из чего канитель тянуть.
Доктор помакнул перо в чернила и начал строчить пропускные свидетельства. Капитан смотрел на эту процедуру с презрением.
— И зачем время тратить на письмо, — заметил он, — взял бы деньги, да отпустил нас без расписок.
— А как же нас выпустят без этого на берег? — спросил бухгалтер.
— Да неужто, вы думаете, кто-нибудь у вас спросит эти «пропускные бумаги»? — удивился капитан.
