День в раскольническом скиту - [12]

Пришли мы на постоялый двор, ничего уж там не сказали, что с нами случилось и как мы там страхов натерпелись. Хозяин постоялого двора предложил нам напиться чаю (слепой при этом улыбнулся).

Вот тоже соблазн, – начал он, – нешто это было прежде, ну где такую посудину найдёшь, чтобы по краям вода была, а в средине огонь? Одно слово, антихристова утроба эфтот самый самовар! Тоже одно помрачение православным христианам. Возьми в пример чай: трава как трава, а растёт у идолопоклонников, а уж если здесь не растёт – значит, Богу не угодно, чтобы мы её употребляли, а китайцы – что? Поганый народ! Там покропят её ихние-то идольские жрецы змеиным жиром, да и отправляют по всему свету: кушайте, дескать, очинно освежительный напиток! Оттого-то он и чёрный такой, что все пакости над ним проделают нехристи. Хитрый ведь антихрист-то! Не тем, так другим, а надо проклятому осквернить человека, и выходит так: нажрался если идоложертвенного – пропащий человек! Правду в наших цветниках написано: «Аще кто пьёт чай, тот отчаялся Христа Бога, трижды проклят!! А аще кто пьёт кофей, в том человеце ков и лукавство, – десять раз проклят»!!

Я заметил, что вокруг нас собралось довольно много слушателей. Все они стояли в глубоком молчании и лишь изредка покачивали головами в знак согласия слепому рассказчику, и по временам из их старческих грудей слышались тяжёлые вздохи, должно быть, о неминуемой погибели рода человеческого, которую готовит антихрист в виде паровозов, телефонов, самоваров, чаю, сахару и других не менее вредных для души «средствий».

«Раз я пошел на базар, – продолжал слепой, – дай, думаю, куплю медный чайник, всё же когда в праздник побалуемся малинкой, али смородинкой, али там травкой какой. Пришёл в лавку да за два целковых и купил чайник, и только на «фатере» наши бабы разглядели, что я купил не чайник, а тайную ловушку! Рожок-то у него оказался сделанным наподобие змеиного рыльца. Вот оно что, не пьёшь из антихристовой утробы, не употребляешь травы идоложертвенной, окропленной змеиным жиром, так на же вот пей свою хоть собственную со своего покоса траву из чайника, у которого рожок со змеиной головой. А поймать человека надо в свои сети. Ох, Господи, прости нас, грешных! Нечего делать, пошел я обратно в лавку.

– Перемени, – говорю, – чайник, господин честной!

– А чем этот не чайник? – спросил он меня.

– А вот, – говорю, – рыльце-то у него незаконно сделано.

– Как так незаконно? – усмехнулся он. – Ладно, поищу для тебя, чудака, с законным рыльцем.

Чудаком даже назвал за правду-то. Уж он искал, искал, перебрал всю посуду, а с «обнаковенным» рожком не нашёл; все, должно быть, чайники не без антихристовой хитрости делаются.

– Так не возьмёшь? – говорит он мне.

– Нет, не возьму.

– Да ты пойми, ведь из этого рожка удобнее наливать.

Я не стал его и слушать, а от чайника наотрез отказался.

– Не надо, – говорю, – и баста!

Он швырнул мне деньги обратно, да и говорит:

– Я ещё давеча тебя заметил, что ты из раскольников, вишь, шапка-то на тебе четырёхугольная кучерская, видать тебя по покрою, что ты принадлежишь к тем, которые во всём видят обман да печать антихристову. Знаю я вас.

– У нас и шапка неспроста носится, – сказал я ему. – У ваших кучеров она кучерская шапка и только, а у нашей шапки четыре угла являют четырёх евангелистов, а околыш – землю, по которой они проповедовали Евангелие. У нас и шапка святая, вот что, голубчик мой!

– Ну, мели, Емеля, твоя неделя! – засмеялся купец и закурил папиросу.

Я, чтобы не нанюхаться этого проклятого смраду, вышел из лавки.

Пока слепой послушник рассказывал нам, в это время отец Досифей отсутствовал, да оно и понятно: они были соперниками в скиту по части всевозможных рассуждений, и слепой ему во многом не уступал, а поэтому они, имея одинаковый успех по своей профессии, один другого, как рыбак рыбака на плёсе, ненавидели.

– Оскудела вера в народе, что и говорить! Во времена Иоанна Богослова Симон волхв поднимался на воздух и удивлял весь народ своим чародейством, но молитвами апостола сверзился-таки с высоты, окаянный, и ноне, говорят, все летают на шарах, а веруют будто бы во Христа. Страшно и подумать, какая сила тут действует… Для нонешнего народа ничто не страшно. Вот тоже придумали ружья-то какие! Тик-так! И пошла душенька в муку вечную, а как «ослобониться»…

– Отец Паисий! – сказал неожиданно вошедший отец Досифей, потрапезовать надо, на столе уже всё готово, да и гостей отпустить восвояси с миром. Лариона не переслушаешь! Мало ли чего на белом свете не бывает! Это и без него каждый знает! Тоже нашёлся проповедник безграмотный, поучиться ещё самому надо, – не без злобы проговорил последние слова отец Досифей. Слепой повёл в ту сторону своими бельмами, откуда он слышал голос отца Досифея. Ноздри его широко раздулись, и видно было, что в нём бушевало оскорблённое самолюбие, но он удержался и ничего не сказал, только руки его нервно дрожали и перебирали ступеньки лестовки с таким ожесточением и быстротой, что она, бедная, так и трещала в его сильных руках. Все отошли от слепого рассказчика и встали в ожидании, пока поправится отец игумен.