День в раскольническом скиту - [11]

Слепой сидел тут же, в молельне, рядом с отцом Иринархом, одержимым сонным бесом, ворочая бельмами своих безжизненных глаз. Одет он был в чёрную рясу. Верхушка его головы была гладко выстрижена, а лицо его всё изрыто было оспой, от которой он ещё в детстве потерял зрение.

– Потрудись, брате Ларион, повеждь нам Господа ради о последнем времени и соблазнах антихристовых! – обратился к слепому отец Паисий, а потом, обернувшись ко мне, сказал на ухо так громко, что слепой не мог не слышать: «Воистину сладко глаголив, а наипаче и памятен, добре рек царь и псалмопевец Давыд: «Господь умудряет слепца». Книг не видал, а книжного поучит, да и разум Святого Писания весть» (знает. – Авт.).

III

«Было времечко, поистине сказать, благодатное! Вера в народе перед Богом, как свеча горела. Не было соблазнов и не было тех искушений, которые мы видим в настоящее время. Правду сказано про антихриста, что он – супостат, сотворит «знамения и чудеса ложны». Возьми в пример святых отцов, которые ездили на бесах духовно, денег не платили, а ныне завелось бесовское ухищрение – машины. Такая же диавольская быстрота, заплати денежки да и поезжай из конца в концы вселенныя… Только нам грешно и страшно ездить на этом змие, которого поистине во всём можно уподобить огненному змию, извивающемуся по земли, в нощи имущему два ока огненные, адское шипение и презельный свист. Слава тебе, Господи, хоть я избавился от этого искушения и сам себя не осквернил!..» – воскликнул слепой рассказчик.

«Такие мудрости выдумали, – продолжал он, – что ужасно и помыслить! Опутали всю землю железной проволокой и давай разговаривать на сотни вёрст, ведь и прозвали то басурмане не по-нашенски… мудрёно как-то, никак не припомню. А кто там действует? Известно – нечистый! Случись, к примеру, гроза, у них дьявол служить-то и отказывается, пардону, значит, просит, боится, вишь, пророка Илии, а этот угодник, всем известно, им потачки не даёт, он часто их столбы в щепочки превращает и осколки по сторонам разбросает, то-то, я думаю, в то время дрожит со страху нечистая тварь. Я хоша глазами и не вижу, а слышу очинно даже хорошо: проходишь иногда мимо этих столбов-то, так точно плачет кто-то или как будто волк воет – право! Я думаю, что бесам скучно заниматься эфтим рукомеслом, вот они и воют с тоски-то благим матом… Мне один знакомый человек сказывал, что будто бы в Риме даже богатые люди читают исповедь по проволоке, а поп их, что и говорить, известно, папежский, скажет: «Бог простит»! Да что об латынянах толковать! А вот я долго собирался самолично испытать силу бесовскую и как-то раз нарочито поехал в город с меньшим братишкой Митронькой, – одному мне, слепому, сами знаете, не только в городе ходить, но и в деревне неудобно, как раз где-нибудь об этот вражеский столб голову разобьешь или ещё, того хуже, заблудишься. Оставили мы лошадку на постоялом дворе, а сами отправились на эту станцию… запамятовал, как называется… знаю только, что как будто похоже на «еретичество» (то есть электричество. – Авт.); да и впрямь еретичество, православный человек нешто согласится дружбу с бесом иметь. Пришли это мы с братом к этому дому, где сходятся все проволоки в одно место, которые держит диавол, сжав в кучу, в своих лапах, поднялись по лестнице во второй этаж. Там встретил нас дежурный, из отставных солдат, брадобривец, из уст его исходит дым смердящ; он постоянно тут находится, одному чёрту, вишь, нельзя доверить, как раз переврёт – пакостник. Поклонился я и говорю: так и так, мол, ваше почтение, ему Воскресну бы молитву прочитать! Как-то он, окаянный, передаст её?

– Каку-таку молитву? (Известно, басурманин эвтот дежурный! Где же ему знать Воскресну молитву?). Какой такой окаянный? Куда передаст? Допрашивал меня этот слуга бесовский, чтоб ему пусто было. Я, как мог, объяснил ему, зачем я приехал в город и что мне испытать бесовскую силу надобно.

– Александра Васильевна! Александра Васильевна! – кричал он изо всей силы, потом как захохочет, да как заржёт, словно помешанный. На этот шум из другой комнаты вышла и Александра Васильевна, странно как-то одетая! Митронька мне потом рассказывал: волосы у ней, говорит, были собраны на макушке, в одну этакую «кулбышку» (при этом он приложил кулак к затылку, показывая, как велика была «кулбышка» у Александры Васильевны) и с этаким большущим «курдюком» (турнюр. – Авт.), – развел руками слепой неопределённое пространство – величину «курдюка». – Он хохотал и рассказывал ей мою просьбу, а она… бес её знает! Выслушала его, да давай-ка пуще его хохотать! Такой-то они сатанинский хохот подняли, что хоть святых вон понеси: он кричит изо всей мочи да царапает брюхо: «хо-хо-хо»! А она визжит: «хи-хи-хи»! Мне даже жутко стало, вот я и думаю, как диавол-то их настроил! Я – грешный человек – подумал, чтобы и с нами по силе вражеской того же не случилось, перекрестились мы этак с братом, да давай Бог ноги. Мы были уже на лестнице; тот же стрикулист, отворив дверь, кричал: «Да идите же, черти, уж так и быть, передадим и Воскресную молитву». Услышали мы это, что он зовёт чертей, ужаснулись пуще прежнего, чтобы и в самом деле не увидеть их лицом к лицу, и чуть не бегом, не обращая очи вспять, пустились бежать от этого чародейного дома.