День Независимости. Часть 1 - [7]

Журавлев молчал. Куда ни брось, прав Масхадов. Попадись они федералам и доживи — при самом счастливом раскладе — до суда, столько статей навешают, что шею к земле притянет. Не зря их всюду сопровождали «журналисты», щелкали на камеру, кино снимали. Так что, копромата… Словно читая его мысли, президент продолжал:

— Компромат на вас имеется: шариатская безопасность — не ленивое ФСБ. Нам ничего не стоит в случае ваших необдуманных действий слить информацию в прессу или правоохранительные органы. К тому же, в России у нас есть верные люди. Адреса ваши проверены, у кого семья, у кого родственники. В случае отказа в первую очередь пострадают именно они…

— Короче! — перебил его Журавлев.

— Ты понятлив… По выполнению задачи получите по сто тысяч долларов. Каждый! — Сделав ударение на последнем слове, Масхадов выждал короткую паузу. — Каждый!.. Потом получите чистые документы с открытой визой в Турцию, а оттуда — в любую страну.

— Давайте к делу.

— Хорошо… Смотри сюда.

И они, как два заговорщика, склонились над картой.

* * *

К ночи воздух заметно посвежел и набряк влагой. Опустившиеся на гору сумерки сгустились до черноты, наползшие свинцовые тучи обложили небо, и не видно на нем ни блеска звезд, ни желтого рожка нарождающейся луны. Землю окутала та самая кавказская ночь, когда не видно ни зги, и передвигаться в кромешной темноте приходится с великой осторожностью, почти на ощупь.

Журавлев покинул президентский бункер минут через сорок, закурил, прикрывая красный уголек ладонями, чтобы не попасть на прицел снайперу. Голова его разболелась, как тогда, осенью, после контузии, и муторная боль отдавалась в затылке, сдавливала виски.

Он добрался до казарменного каземата, придерживаясь стенки окопа, потянул тяжелую дверь и спустился в подсвеченный керосиновой лампой сумрак.

Вдоль стен уходили под низкий потолок деревянные двухъярусные нары, застеленные шерстяными солдатскими одеялами. В проходе шумели, переодеваясь в камуфляжное обмундирование, наемники, посмеивались, в особенности над Мишкой Козыревым — рыхлым парнем лет тридцати. Пятнистая куртка пришлась ему впору, но верхняя брючная пуговица глубоко врезалась в бугром выпирающий живот, готовая с треском отлететь.

Козырев усердно сопел, втягивал живот; краснея, умудрился затянуть на крайние дырочки портупею и распрямился со вздохом мученика:

— Во, блин, шьют же… Руки пообрывать таким мастерам. На куртке чекуха пятьдесят четвертого размера, а штаны не больше сорок восьмого…

У стола стоял Сергей Желобов, худой и высокий ростом, которого Масхадов мысленно сравнивал с богомолом. Он и впрямь чем-то походил на нескладное насекомое: руки казались непропорционально длинными, цыплячья шея с выпирающим кадыком свободно торчала из просторного, как хомут, ворота. Лицом он был скуласт, сутул спиной, отчего форма висела мешком. Ему бы взамен кепи — широкополую соломенную шляпу, взамен хэбэ — закатанные по колено штаны, и сачок вместо автомата, и выглядел бы заправским дачником, что ему ближе по складу характера.

Каким ветром занесло его в воюющую Чечню, Журавлев до сих пор не мог понять. Знал лишь по разговорам, что тихого домашнего Сергея сманил сюда приятель детства Кирилл Задорин. Он здесь же: крепкий сложением, уверенный в себе. Квадратный, выдающийся вперед подбородок говорит об упрямой незаурядной личности. В глазах, не затухая, тлеет вечно враждебный к окружающим огонек.

Задорин знает себе цену, давно метит в лидеры, и занял бы место Семена, спусти тот хотя бы одну его выходку. А уважение среди «вольных стрелков» достигается только силой…

* * *

Минувшим октябрем, когда беженцы потоком: кто автобусами, кто пешком, с тележками, заваленными добром, брели в Ингушетию, а масхадовцы отходили по направлению к Грозному, в некогда казачьей станице Меккенская, Задорин зашел в аккуратный, увитый подсыхающими плетями виноградной лозы, дворик, в глубине которого виднелся кирпичный дом.

Потом из дома донесся иступленный женский крик. Кирилл показался на крыльце, запихивая в нагрудный карман золотую цепочку, а за спиной рыдала немолодая уже женщина, умоляя вернуть.

— Пошла на… сука! — выругался Задорин, когда причитания достали его вконец, сдернул с плеча автомат. — Вали к забору, замочу… Плач оборвался, женщина шарахнулась прочь от грабителя.

Войдя в калитку, Семен попросил Задорина:

— Покажи!

Тот с довольной ухмылкой выудил из кармана трофей.

Журавлева едва не трясло от злости. Они получали деньги, получали за участие в боях, а не за грабеж местного населения… Цепочка легла на подставленную лодочкой ладонь.

— Ничего… ага?

— Придется вернуть, — жестко сказал Журавлев.

В глазах Задорина мелькнуло недоумение, потом зажглись знакомые агрессивные искры.

— Ты кто такой, чтобы мной командовать?! — повысив тон, возмутился он.

Дальнейший разговор становился бесполезен.

Семен сбил его с ног ударом в челюсть и, не давая опомниться, принялся пинать. Задорин уворачивался, хрипел и плевался кровью. Ему все-таки удалось вскочить; взревев, как взбешенный бык, ринулся на обидчика.

Журавлев уклонился от встречи и встретил Кирилла прямым в солнечное сплетение.