День Литературы, 2006 № 11 (123) - [36]

И закончу булгаковской цитатой прощания и надежды:

Не верю в светильник под спудом. Рано или поздно, писатель все равно скажет то, что хочет сказать… Главное — не терять достоинства.

Глеб Горбовский

ВСЕГДА ГОТОВ

Опять весна пришла…

Увы, день ото дня —

всё меньше, календарного, меня.

Зато — телесного —

всё больше с каждым днём:

раздалось пузо вширь —

гори оно огнём!

А в голове,

точнее — в памяти времён, —

всё меньше чисел-дат

и собственных имён.

Но в сердце,

или — в тайниках души, —

отменные скопились барыши.

Я стал добрей и менее бедов.

И смерть принять, как пионер —

всегда готов!

***

Сколько правды — сладкой и горькой!

Вот они — друзей моих лица:

беззащитные деревья на пригорке,

пережившие злую зиму — птицы.

Из-под старой листвы — росточек,

из таинственной норки — мышка!

Жизнь опять обещает быть прочной

и жестокой к друзьям — не слишком.

На разбухшей реке танцуют

льдины ржавые, как веснушки…

…Скоро платье перелицует

резвый май — у зимы-старушки!

ОПАСНЫЕ ПРЕДМЕТЫ

Среди вещей известных

опасны до сих пор —

нож кухонный, стамеска,

коса, стекло, топор,

верёвочка и шило,

что входит, ткань кружа.

Пусть с ними согрешила

не всякая душа.

Среди предметов ветхих,

презревших модный китч,

опасен, сдутый ветром

на голову — кирпич…

***

Прости меня, Господь,

за житие без Бога.

Моя — меня — огнём

съедает плоть,

и овевает смрадом

безнадега…

Однако, воздух пью

и в рот сую ломоть.

А по утрянке —

кланяюсь рассвету.

А ночью тёмной,

где-то под собой

я ощущаю родину — планету

летящей в бездну

женщиной слепой…

ДЕБЮТ Открываем новую рубрику. В ней — место молодым, начинающим. Поэтам, прозаикам, критикам… География — вся Россия

Александр НЕУГОМОНОВ

***

Волны, ветер, солнце светит.

Сосны, вросшие в песок.

Я счастливей всех на свете —

В рай попавший на часок.

После гула городского

Шум прибоя, плеск воды,

Шелест, в хаосе живого,

Как лекарство для души.

Поспешив с людской дороги

По некошеной траве,

Я пойду на босую ногу,

Растворяясь в синеве…

Скинув с плеч мирскую ношу,

Тело по ветру пустив,

Я тебя, мой край, не брошу —

Будь я мертвый, будь я жив.

***

Какая жизнь,

такие песни

Народ чем болен, то поет

Когда сбылись плохие вести,

Когда беда за дверью ждет,

Когда на сердце груз печали,

А на душе тоска скребет,

И черти лиха накачали

Да так что бог не разберет.

Тогда, махнув на все рукою,

Желая грусть свою излить,

Гитару звонкою струною

Мы просим дух наш исцелить.

И та, с покорностью святою

Внимая пальцем и словам,

Нас вдаль уводит за собою

К другим заветным берегам…

Туда, где черный ворон вьется

Над телом юного бойца,

Где мать-старуха не дождется

Родного сына у крыльца,

Где тройка мчится вдоль обрыва,

Мольбы не слыша седока,

Где мы спасаемся от срыва

Взглянув на беды свысока…

Другая жизнь,

Другие песни…

Мария ЗНОБИЩЕВА

ПАЯЦ

И тысяча очей —

Как тысяча мечей.

Единственный доспех — колпак паяца.

Смотри — замкнулся круг

Сцепленьем сотен рук,

И этому кольцу не распаяться.

Пыль. Площадь. Пляшет плеть.

Паяц, не вздумай петь!

Ха-ха-ха-ха-хорошим быть не надо!

Поклон! Еще поклон!

Теперь ты приобщен

К высокому искусству клоунады.

***

Ночь только знает — всё и до конца.

Как ты ловил скользящий взгляд эпохи,

Как холодел, и как ты звал Отца,

Едва не задохнувшийся на вдохе.

Как плакал ты, как не было Его,

Как хохотали пугала и мимы,

Как целый мир, встречая Рождество,

В безумной пляске проносился мимо.

Как ты любил случайные слова,

Смычок сверчка и три свечи в сочельник,

Как никла каждой осенью трава

От нежности и слёз ежевечерних.

Как ныло сердце от бессчётных стрел,

И тишина — от стрелок циферблата.

Ты пел и звал. Он — слушал и смотрел,

И между вами свет парил крылато.

Ни изумрудный луч из-под ветвей,

Ни год, ни век не подведут итога.

Ночь только знает в немоте своей

И всё о Нём, и о тебе — немного.

ГОРОД

Едешь и глазами ловишь: "ГОРОД",

А идёшь назад — читаешь: "ДОРОГ".

Дорог город споров и дорог.

Город покосившихся заборов,

Где автобус спит, как сытый боров,

Бьётся дождь о рёбра светофоров

И собор от робости продрог.

Едешь и глазами ловишь лица,

По которым, встретившись в столице,

С полувзгляда выяснишь родство.

И ещё есть лица — как из ситца,

Лица-сны и лица — сплошь ресницы,

Лица, на которые молиться,

Лица — так, не скажешь ничего.

Этот мир почти необитаем.

Скверы серы. Небо не чета им,

Но об этом городу — молчок.

Как посланье нежное, читаем

Серебристый промельк птичьей стаи,

И крыла сквозного запятая

Рыбку сердца ловит на крючок.

Варвара ЗАБЛИЦКАЯ

ГЕФСИМАНСКИЙ САД

Как чаша земных страстей,

на небе взошла луна,

и сколько её ни пей,

она всё равно полна.

И свет за ночной листвой

так холоден, чист и свят…

Иуда у каждого свой.

Молчит Гефсиманский сад.

Кто сам не предал ещё,

другие того предадут.

Предатель откроет счёт,

получит деньги за труд.

И ждёт его Божий суд:

верёвка и крепкий сук,

и тридцать монет упадут

на землю из мёртвых рук.

И Преданный всё поймёт,

поймав сожаленья взгляд,

когда с трибуны сойдёт

умывший руки Пилат.

И будет тяжесть оков,

терновый венец и кровь,

и будет крест на горе…

И чаша полна до краёв,

прольется она на заре.

О, плачь, рыдай, Назарет…

ЕРШАЛАИМ

Золотые статуи

в слитки давно переплавлены.

Заплетённые косы улиц окрасил дым.

Солнце встаёт!

Бритоголовое,

простреленное,

окровавленное!

Это город. Мой город. Ершалаим.

Липкий рассвет вползает под одеяло.