Иван Евсеенко
УСТАЛОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ
Cерьезная литература в постсоветское время у нас резко разделилась на два лагеря: либеральный и патриотический. Деление это в общем-то не новое, еще в шестидесятые годы минувшего столетия покойный Александр Михайлов разделил (правда, одну только поэзию) примерно по тому же принципу: на интеллектуальную и почвенническую, народную, которую сегодня как раз и можно назвать патриотической. Тогда вокруг статьи Ал. Михайлова разгорелись жаркие споры. Сейчас никаких споров и дискуссий нет, поскольку деление вполне очевидное: литература развивается по двум, часто взаимоисключающим друг друга ветвям и направлениям. Либеральную литературу мы оставим пока в стороне. Хотя бы по той простой причине, что никаких особых изменений внутри ее не произошло. Она как занималась углубленным (сплошь и рядом ложноуглубленным) самокопанием, так и занимается им по сей день. Даже вспышка модернизма и постмодернизма в ней явление не новое. Подобные вспышки наблюдались и в двадцатые, и в шестидесятые годы, а потом все благополучно затихало.
Конечно, ожидалось, что после ельцинского переворота представители экстремистского крыла либеральной литературы начнут, подражая пламенным большевистским поэтам, воспевать и распад СССР, и взятие Белого Дома (чем не взятие Зимнего Дворца?!). Не зря же они подписывали печально известное воззвание в октябре 2003 года "Раздавить гадину". Но, увы, этого не произошло (пусть разбираются в столь странном явлении либерально настроенные критики). Даже, более того, произошло прямо противоположное. Многие поэты, в том числе и "подписанты", вдруг начали оплакивать страдающую и гибнущую Россию. Вот всего лишь один пример. Воронежская поэтесса Галина Умывакина, которой не откажешь в либеральных настроениях, пишет:
Когда стоит такая тишина,
пронзительная, зимняя, земная,
не верится, что мается, стеная,
огромная родимая страна.
И в другом стихотворении:
Опять орут: — и гонят, и торгуют,
и жизнь на части рвут лихие кореша
Любимая земля! Я не хочу другую…
Россия велика — я буду здесь лежать.
Хорошо, что так пишут, постепенно прозревая, либеральные поэты. Глядишь, дело дойдет и до покаяния за безрассудное свое содействие разрушившим страну “корешам”. Но, повторяю, разговор о либеральной литературе отдельный, требующий всестороннего осмысления всех парадоксов ее развития. Мы же вернемся к литературе патриотической.
Как и следовало ожидать, она еще при первых признаках крушения Советского Союза, а потом и России, стала поднимать свой голос в защиту поруганных идеалов русского народа. И тут были заметные обретения. В поэзии: стихи Юрия Кузнецова, Бориса Примеров, Юрия Беличенко, Владимира Кострова, Виктора Верстакова, Станислава Золотцева, Александра Боброва, Ларисы Таракановой и многих других поэтов этого ряда. В прозе: повести и рассказы Валентина Распутина, Василия Белова, Бориса Екимова, Владимира Крупина, Виктора Лихоносова, Владимира Личутина, Виктора Потанина, романы Александра Проханова; рассказы, повести и романы писателей более молодого поколения, которых теперь именуют "новыми реалистами": Олега Павлова, Евгения Шишкина, Лидии Сычевой, Александра Яковлева, Алексея Варламова, Михаила Тарковского, Василия Килякова, Виктора Никитина и других. Постепенно даже вызрел термин (если я не ошибаюсь, в недрах "Нашего современника") — протестная литература. Казалось бы, влияние этой литературы на читателей большое, она вызывает в их сердцах живой отклик, поскольку отражает болезненные явления, происходящие в нашем обществе. Беспокоиться вроде бы нечего. И тем не менее, беспокойство есть и оно все усиливается. В последние годы ощущается усталость и застой протестной литературы. Она идет уже по второму и по третьему кругу излюбленных своих тем: столкновение разрушительных криминально настроенных сил с силами добра и созидания. Произошло это, на мой взгляд потому, что протестная литература отступила от основных принципов русской национальной литературы. Увлекшись протестом, ее представители забыли, что русская национальная литература — это: во-первых, нравственно-философские и нравственно-религиозные искания; и во-вторых — изящная словесность. То есть, протеста много, а литературы — мало! Удивительного здесь в общем-то ничего нет. Нас еще со школьной скамьи приучили, что Пушкин, Гоголь Лермонтов, Толстой, Достоевский прежде всего борцы с царизмом, а потом уже мыслители, пытающиеся посредством литературы познать мир, вселенную и место человека в этой вселенной. Нас с восторгом заставляли читать стихи Некрасова:
С твоим талантом стыдно спать;
Еще стыдней в годину горя
Красу долин, небес и моря
И ласку милой воспевать…
Слов нет, призыв вполне справедливый, но все же стоит задуматься и о том, что может быть, в годину горя как раз и надо воспевать и красу небес, и ласку милой, потому что человек жить одними слезами и горем не в силах. В любой, ситуации, в любой самой страшной социальной беде он хочет оставаться человеком, любить и радоваться жизни. Забрать это дарованное ему от Бога желание мы не вправе. Протестная же литература покусилась именно на это и во многом терпит поражение. К несчастью нашему, традиции одномерного, а подчас и прямолинейно-лобового изображения окружающей действительности прочно укоренились в предшественнице протестной литературы — в литературе советской. Ни о каких нравственных, философских, а тем более религиозных исканиях советский писатель и помыслить не смел. От него требовалось четкой и ясной позиции, марксистско-ленинской методологии в познании и оценке жизненных процессов. Лишь немногим удавалось преодолеть эту губительную для любой творческой личности установку, да и то опосредованно, глубоко пряча свои мысли в высокохудожественной ткани произведений, в изящной словесности.
