День лисицы - [2]

Третейский судья, как обычно, не мог ничего сказать ему в утешение.

Около полудня Коста поймал в заливчике небольшого осьминога. Ухватив его за щупальца, он снял осьминога с остроги и несколько раз с силой ударил о скалу; затем вывернул его, как чулок, наизнанку и извлек, подцепив указательным пальцем, студенистые внутренности. Он вытащил лодку на берег и привязал ее к причалу. Потом, закатав брюки выше колен, вошел в воду, опустил осьминога в море и снова вынул, наблюдая, как растворяется в прозрачной воде чернильное облачко. Коста взобрался на берег, увязая ногами в колючем раскаленном песке. Осьминог в его руке обмяк, но щупальца еще слегка шевелились. Бухта была до краев наполнена дрожащим, безжалостным светом; полукругом стояли жгуче-зеленые, похожие на зонтики сосны; где-то в блеклом небе каркали вороны.

Чуть повыше в отдалении стояла палатка. Соорудил ее человек, носивший имя Христос. За что бы он ни брался, его преследовали неудачи: какое-то время он прожил здесь, на берегу, продавая по субботам и воскресеньям случайным заезжим коньяк, консервированные сардины и черствый хлеб. Когда же он совсем обнищал, его в чем-то обвинили и забрали в полицию, где он вскоре и умер от побоев.

Выйдя из воды, Коста увидел возле палатки незнакомого человека и вспомнил разговоры о том, что она перешла к новому владельцу. Хозяин палатки, видимо, заметил приближавшегося Косту и осторожно двинулся из тени ему навстречу, словно паук, который желает узнать, что за добыча попалась ему в паутину. Коста с удивлением отметил, что, несмотря на заморенный вид, одет человек был в элегантный выходной костюм — его тощие загорелые руки торчали из рукавов модного полотняного пиджака. Коста подошел к незнакомцу.

— Осьминога возьмешь?

Человек скорчил гримасу, выражая отвращение. Но Коста-то знал, что такие, как он, едят все без разбора — угрей, чаек, рыбьи головы.

— Ну, говори прямо, — сказал он, — берешь или нет?

Насекомые уживались с этим человеком — по лицу и по рукам его ползали желтые песчаные муравьи. Он заговорил было, но речь его сразу же стала бессвязной, зазвучали отрывочные, ничего не значащие слова.

— Как вы, без сомнения, знаете… если позволят обстоятельства… если будет найден общий язык…

Лопотание оборвалось. Человек подтянул модные джинсы и, осторожно выставив палец, дотронулся до осьминога. Присосок сомкнулся вокруг кончика пальца, как губы младенца, берущего грудь, и в уголках рта незнакомца выступила слюна.

— Хм. Несомненно свеженький! Сколько вы за него хотите?

— Давай, что ли, выпьем.

За спиной шипело, шелестело пропитанное солью и зноем тусклое, бесцветное в полдень море. Косте еще сильнее захотелось выпить. И в то же время его пронзило тревожное чувство — словно в памяти вдруг ожил какой-то эпизод из прошлого. Он, без сомнения, уже встречался с этим человеком прежде. И говорил ему те же слова: «Давай, что ли, выпьем». Когда же человек повернулся, чтобы отнести в палатку осьминога, и Коста опять увидел его прихрамывающую походку, невероятная догадка мелькнула в мозгу.

— Васко! — закричал он. — Васко!

Человек замер и медленно повернул голову.

— Вы это ко мне?

— Васко, — сказал Коста. — Ведь ты же Васко? — И подумал: «Или это он, или я схожу с ума».

— Меня зовут Кабрера, — произнес человек. — Хуан Пруденсио Кабрера, к вашим услугам.

Коста пошел за ним. «Что ж, — подумал он, — мне и самому несладко пришлось. Может быть, так вот и сходят с ума».

— Васко, дружище, — заговорил он, — зачем ты мне-то втираешь очки?.. Будто мы с тобой не тянули одну лямку…

Обитатель палатки казался растерянным, но отвечал все так же любезно:

— Боюсь, друг мой, что я вас совсем не понимаю. Разве я с вами знаком?

— Знаком? Вот это да! Ну-ка, где мы с тобой были, скажем, зимой тридцать восьмого года?

Морщины на лице человека обозначились резче, когда он попытался изобразить улыбку, более похожую, впрочем, на страдальческую гримасу.

— Мой дорогой сеньор, я всей душой хотел бы быть вам полезен. Но беда в том, что у меня бывают провалы в памяти.

— Провалы в памяти? Ну, это уже что-то новенькое!

Коста резко придвинулся к самому лицу незнакомца, стараясь уловить в его глазах проблеск воспоминания. Напрасно! Однако человек не отвел глаз — терпеливо и покорно ждал он, пока Коста пытался восстановить в памяти прежние черты осунувшегося за пятнадцать лет лица. Последние сомнения быстро рассеивались. Припомнился голос Васко, его манера говорить, небольшой шрам над губой. Шрам! Какое еще нужно доказательство!

— Послушай, — заговорил Коста, — хочешь, я докажу тебе, что ты Васко, даже если ты сам это забыл? Почему ты хромаешь? Я тебе скажу почему — в бедро тебе угодил осколок снаряда. Спереди-то почти не видно, куда он влетел, зато сзади не хватает куска мяса величиной с мой кулак.

Коста быстро притянул человека к себе и нащупал впадину, о которой говорил. С радостным воплем бросился он Васко на шею. Испуганный муравей кинулся искать спасения в пропахших морем волосах. Лицо человека мучительно передернулось.

— Васко, дружище, сколько лет, сколько зим! Подумать только! Чем же ты занимался все это время, гордец ты эдакий?