Через три неделя после того, как союзники высадились в 1943 году в Сицилии, марокканцы — небольшой отряд в составе англо-канадской армии, которая продвигалась с побережья в глубь острова, — убили своего командира и дезертировали. Захватив четыре «джипа», они удрали с поля боя и, направившись на запад, принялись грабить и убивать. В Кампамаро у них кончился бензин, и они превратили эту деревню в свой опорный пункт, базу для набегов на окрестные селения. Дезертиры нападали на близлежащие фермы, грабили, жгли, рубили головы тем, кто оказывал сопротивление, насиловали мужчин, женщин и детей, а потом с гиканьем и хохотом возвращались в Кампамаро, таща награбленное и украсив руки кольцами, сорванными или срезанными с пальцев своих жертв. Порой они волокли за собой девчонку или мальчишку, иногда и двоих, а когда истерзанные, истекающие кровью дети уползали, били в барабаны и плясали всю ночь напролет.
На третий день их пребывания в Кампамаро семнадцатилетнему Марко Риччоне, который, с тех пор как явились марокканцы, вместе с матерью и младшей сестрой прятался в старом погребе, удалось с наступлением темноты бежать и через горы добраться до Сан-Стефано, где была ферма Тальяферри, человека из Общества чести.
Тальяферри, небольшого роста, иссушенный солнцем крестьянин, много лет проживший в Америке, вызвал трех своих подчиненных по Обществу, и они все вместе разработали план действий. Они понимали, что их слишком мало, чтобы напасть на марокканцев с оружием в руках. Кроме того, они были уверены, что подобное нападение не останется безнаказанным, когда прибудут основные силы союзников, а потому решили покончить с пришельцами старым, испытанным способом. Марко Риччоне рассказал, как обстоят дела в Кампамаро: марокканцы голодают, потому что хлеба нет, весь скот крестьяне забили и съели, оставив только свиней, которых мусульманская религия запрещает употреблять в пищу. В хозяйствах Сан-Стефано отыскали девять кур, зарезали и впрыснули в мясо мышьяк, а Риччоне согласился отвезти кур в Кампамаро. Ему дали велосипед, и он, повесив кур на руль, отправился по горной дороге назад. Как только он въехал в свою деревню, на него с гиканьем набросились марокканцы. Связав ему большие пальцы рук, они потащили его в хижину, где над ним надругался сначала старший сержант, а потом, согласно чину и старшинству, остальные. После этого зажарили на вертеле кур и съели. А через полчаса или даже раньше яд стал проникать в ткани, нервы, кровь и кости, оказывая парализующее действие. Все внутри у них запылало, и они с воплями кинулись во все стороны, ногтями раздирая тело. Смерть наступала не сразу, один из марокканцев сумел отползти от деревня на целых полмили, где, вгрызаясь в землю, испустил дух лишь восемь часов спустя.
К исходу дня операция была завершена, и у жителей Кампамаро осталось на руках одиннадцать трупов, что несколько осложняло положение, поскольку, по слухам, в округе появились передовые отряды союзников. Выход был найден тем же сообразительным Риччоне, который, притащив брошенный немцами автомат, изрешетил трупы марокканцев пулями, предварительно положив их так, будто они пали с оружием в руках и лицом к врагу.
Сметливость почиталась в Кампамаро еще больше, чем отвага, и в деревне на Риччоне стали смотреть как на героя. Священник Дон Эмилио Кардона перед началом мессы публично обнял его на ступеньках храма. Помещик Дон Карло Манья дал понять, что согласен отдать за него свою дочь, которая, правда, была придурковатой, но зато считалась самой богатой невестой в округе. А старики, которые, никого не допуская в свою компанию, ежедневно и в полном молчании резались в карты в сельской таверне, пригласили его играть с ними. Первые танки союзников вошли в Кампамаро только через неделю с лишним, а к этому времени трупы марокканцев уже немало пострадали от жаркого солнца и несметных полчищ ворон. Союзники не проявили к убитым никакого интереса; ночью трупы увезли и закопали на огородах в качестве удобрения.
Вместе с этим эпизодом закончилось и участие Кампамаро во второй мировой войне, но роль, сыгранная Марко Риччоне в спасении деревни, не осталась незамеченной.
Подобные способности не так уж часто проявляются, чтобы ими пренебречь. Удар, который Муссолини в свое время нанес Обществу чести, ослабил и обескровил организацию, и во главе ее осталась сокращавшаяся с каждым годом горстка стариков. Многие из них считали, что ради прилива новой крови необходимо допустить некоторое смягчение суровых требований.
Не прошло и месяца, как в Сан-Стефано, в доме с наглухо закрытыми ставнями, состоялась — что бывало крайне редко — волнующая церемония, на которой Тальяферри и еще трое принимали Риччоне в члены организации. Все пятеро, одетые как на свадьбу, в черные, наглухо застегнутые костюмы, сидели за круглым столом и кухонным ножом, который выполнял роль ритуального кинжала, поочередно пилили себе большой палец руки, пока не появлялась капля крови и не падала, смешиваясь с другими, на листок бумаги со знаками, скопированными с книги святого Киприана, свода заговоров, который всегда можно найти в таких глухих горных деревушках. Потом Тальяферри поднес листок к пламени свечи, сжег его, и церемония завершилась. Не было произнесено ни слова. Пятеро мужчин встали и обнялись.
