День длиною в 10 лет - [15]
Ох, уж эти цукерки… Это целое испытание для моих вкусовых рецепторов!
После двухчасового свидания я получил нехитрую передачку, принёс её в барак и сел на свою кровать. Я развернул один из кулёчков — о-о! Конфетки и шоколад! Высыпал всё это в верхний ящик тумбочки (от любопытных глаз долой). Размышляю: что делать? Искоса поглядываю на сладкое искушение, заманивающее к себе, призывающее: «Возьми меня и… съешь!!!»
— Нет, — думаю, — Николая так запросто конфетками не проймёшь! Что же это, в самом деле: сижу здесь как черноокая девица, глаза «напяливаю на конфетки» — прикрыл тумбочку.
…Чувствую: зашевелилось что-то на правом плече, ухо защекотало:
— Молодец, Колька — го-ра! Как ты того, тумбочку-то закрыл. Мужик-сила! Хар-рактер!
— Ой, ой, ой! Характер. Посмотрите-ка: силу воли проявил… тумбочку закрыл! — это уже, кажись, на левом плече движение почудилось. И прям ором в самое среднее ухо:
— Что ж ты, паразит, тогда тумбочку-то не до конца задвинул?! — Глянул — и, правда, ведь не до конца тумбочку закрыл. Осталась щёлка, в которой угадываются неясные очертания цветной обёртки. Со вздохом отвернул голову.
— Ну и что, что тумбочку не закрыл, — снова справа, — чего это решает? И ничего не решает: главное — ить не съел!
— Ты погоди каркать-то: ещё ничего не произошло! — это уже слева.
— Что произойти-то должно, что? Характер!.. Сила!..
— А ты и не знаешь — что. Как всегда оно получалось, так и теперь будет…
Это всегда происходит, когда случается какое-либо искушение. Почти всегда оно протекает в одном ключе, только поводы разные.
Я знаю, как прекратить этот сыр-бор между «за» и «против», между «надо» — «не надо», «стоит — не стоит» и т.д, происходящий в моей голове. Я открываю ящик тумбочки, быстрым уверенным движением хватаю первую попавшуюся под руку конфету. Срываю с неё цветастое одеяние и …в рот!
«М-м…О-о! Надо просто офигеть!» — это уже звук тех писклявых голосков — и справа и слева — которые не давали мне покоя.
На вид цукерка чёрненькая, глянец на ней: будто бы лаком покрыта. Я думал сначала, что это арахис или изюм, покрытый глазурью. А это оказался шоколад. Шо-ко-лад!!! Через несколько мгновений шоколад во рту начал топиться, медленно таять, повергая в шок мои вкусовые рецепторы. Нет, это был шок не в обыкновенном смысле этого слова. Это было удивление, приятное удивление, переходящее в восторг: кто бы мог подумать, что обыкновенная на вид заурядная конфетка окажется такой… такой!.. Черничный вкус нежного шоколада!
«Нет, в разведку меня с собой брать нельзя, — подумал я, — попаду в плен и продамся за сладкое! И пограничником мне не быть никогда: всунут за пазуху коробку шоколадных конфет — проходи кто хоца, проноси чё хоца!»
Катаю за щекой цукерку — вкусная! Глянул в тумбочку — там шоколад «горький». «Вот это мне сейчас и надо», — развернул шоколадку, отломил кусочек: правда, горький, терпкий вкус. Сижу на кровати: сладко-горько мне…
Нет, никак нельзя мне ни разведчиком быть, ни пограничником! На том я и порешил, уминая за обе щёки вкусные цукерки.
Глава 8. Красота внутреннего мира
Утром увидел начальника воспитательного отдела (ОВР) майора Серова. «Уж простите вы меня, — говорю, — за то, что смею беспокоить Ваше майорство по пустякам. Нельзя ли мне как-нибудь что-нибудь выписать по поводу присланной грамотки?». (Какое-то время назад мне предложили поучаствовать в конкурсе стихов и прозы, объявленном между колониями нашего областного управления. На конкурсе я занял призовое место).
«Отчего же, — отвечает, — извольте, разлюбезный, беспокоить не меня (начальника воспитательного отдела!) по этому поводу, а начальника отряда. (Я-то что — всего лишь начальник ОВР!!)
«Так, это самое… — не отстаю я. — Никак нельзя-с. В заслуженном отпуске Его капитанство-с!» А он упирается: «Ну, так ступай, дружок, к лицу его замещающему. Пусть он поощрит».
«О! — говорю, — Да не прогневаются на меня все Лагерные боги! Я же не родной ему, так сказать, а чужекровный пасынок. Ему ли заниматься моими проблемами? А уж поощреньице выписать-с — для Вашего сиятельнейшего сиреневенького брата это как от сердца оторвать. Да ни в жисть не будет того!
— Ну, так жди своего батьку. Выйдет из отпуска, оближешь его как меня, может он и соизволит! Ступай от меня, смерд в полосатой робе…
Отцепился я от него. Думаю: действительно, испокон веку так на Руси повелось: сытый голодного не разумеет! Как клюнет Петя жареный в заветное место, посылает скорее гонцов ко мне с «косяками» на рукавах, мол, Никола, выручай, брат, на конкурс надо бы чего придумать-прифантазировать. Тут мне и почёт, и уважение! А как Никола бьёт челом — так не знаем такого, морды сытые воротим!
Отряд вышел на зарядку. Я постоял немного в тени и потихонечку начал «скукоживаться»: по утрам ещё холодно, зябко. Но разве это имеет значение? Во всяком случае, не сегодня и не для меня! Чтобы согреться, я начал энергичнее махать руками, глядя из-под козырька своего головного убора на противоположную шеренгу другого отряда. Там лица чаще хмурые, нерадостные (Конечно, чего радоваться: насильно подняли, выгнали на зарядку, холодно. Для заключенных эта зарядка — расстройство!)
«Стихотворения С. Лукиянчука позволяют говорить о тревожном состоянии души автора. Ощущается настоящий гражданский пафос. Очевидно, что автор, имеющий чёткую гражданскую позицию, с болью воспринимает социальные процессы, происходящие в стране. В то же время важно отметить, что в стихах, обращённых к самому себе, … лирический голос лишён самодовольной самоуверенности, чувства правоты по отношению к миру» Леонид Большухин, член Союза российских писателей, преподаватель ННГУ им. Лобачевского.
Владимир Алексеев – представитель поколения писателей-семидесятников, издательская судьба которых сложилась печально. Этим писателям, родившимся в тяжелые сороковые годы XX века, в большинстве своем не удалось полноценно включиться в литературный процесс, которым в ту пору заправляли шестидесятники, – они вынуждены были писать «в стол». Владимир Алексеев в полной мере вкусил горечь непризнанности. Эта книга, если угодно, – восстановление исторической справедливости. Несмотря на внешнюю простоту своих рассказов, автор предстает перед читателем тонким лириком, глубоко чувствующим человеком, философом, размышляющим над главными проблемами современности.
Благодаря собственной глупости и неосторожности охотник Блэйк по кличке Доброхот попадает в передрягу и оказывается втянут в противостояние могущественных лесных ведьм и кровожадных оборотней. У тех и других свои виды на "гостя". И те, и другие жаждут использовать его для достижения личных целей. И единственный, в чьих силах помочь охотнику, указав выход из гибельного тупика, - это его собственный Внутренний Голос.
Эльф по имени Блик живёт весёлой, беззаботной жизнью, как и все обитатели "Огненного Лабиринта". В городе газовых светильников и фабричных труб немало огней, и каждое пламя - это окно между реальностями, через которое так удобно подглядывать за жизнью людей. Но развлечениям приходит конец, едва Блик узнаёт об опасности, грозящей его другу Элвину, юному курьеру со Свечной Фабрики. Беззащитному сироте уготована роль жертвы в безумных планах его собственного начальства. Злодеи ведут хитрую игру, но им невдомёк, что это игра с огнём!
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…
Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.