Демон абсолюта - [89]
Во время одного из тех дней, когда он фактически правил Дамаском, к нему пришел австралийский врач, чтобы просить помощи по поводу турецкого госпиталя. Когда он вошел в невероятную тишину длинных коридоров и дворов, заполненных солнцем, как библейские львиные рвы, там было множество людей, брошенных умирать от дизентерии, тифа и холеры, распростертых среди множества трупов. Ни санитаров, ни врачей, ни носилок, ни медикаментов. Лоуренс нашел турецких врачей, арабского майора, чтобы командовать ими; снарядил могильщиков из наиболее пригодных больных, распорядился составить список умирающих, похоронить мертвых, отскрести лопатами склеенные человеческие останки, снарядил санитаров, помог всему, чему можно было помочь. Затем он поспешно вернулся в ставку правительства, чтобы не допустить голода, ожидая, прибудут ли поезда. Он проспал несколько часов, его преследовали во сне трупы, в которых копошились крысы, среди солнечного света и тишины госпиталя. Назавтра он нашел британского майора (кстати, присланного по его приказу), который спросил его, говорит ли он по-английски. Лоуренс оставался в арабской одежде, он рассеянно слушал, глядя вокруг: через три дня госпиталь уже мог бы стать нормальным. «Это вы здесь ответственный?» — спросил майор. «Да». «Скандал! Позор! Выходит за все рамки! Расстрелять надо!» Лоуренс, на грани нервного срыва, разразился истерическим смехом: майор яростно выкатил глаза: «Скотина чертова!» Лоуренс отвечал пронзительным хохотом. Тогда майор дал ему пощечину и ушел большими шагами.[643]
Лоуренс Аравийский был еще одним персонажем под маской, и потому царственным. Чувства, которые он вдохновлял, иногда вызывали в Лоуренсе тот же конвульсивный смех.
Может быть, он смирился легче бы с присутствием этого огромного и невыносимого двойника, если бы тот не пробуждал к жизни обвинителя более тонкого, известного только Лоуренсу, к которому он мог апеллировать: Лоуренса Аравийского образцового. Лоуренс говорил о персонаже своей легенды, что это был не тот тип человека, которым он хотел бы стать; да, этот персонаж был лишь нелепым наброском другого, который очень отличался от того, каким Лоуренс представлял себя; того, кто был достоин в его собственных глазах всех тех восторгов, которые окружали Лоуренса Аравийского. Его легенда влекла его стать настоящим героем, воплотить его так, как в своей книге он пытался поселить его в области духа. Чувство, которое он вызывал с тем большим [пробел], чем больше его выставляли напоказ, было чувством соперничества.
И это соперничество, становилось еще более яростным, когда его неудовлетворенность внутренней жизнью отрицала для него действие. Восстание на Евфрате не прекращало расширяться: поднялась вся Месопотамия.[644] Горькие колосья из брошенного им зерна, разве они избегали вселенской абсурдности? Не могло быть абсурдным для человека, который глубже всего в себе сознавал свое рабство, стараться использовать свой прорыв в историю как средство для достижения свободы народа.
Ситуация с арабскими националистами в Багдаде очень отличалась от той, что была в Дамаске. Англия несла крупные расходы в Леванте со времен поражения турецкой армии; там, где Франция только начинала платить, Великобритания уже потратила шестьдесят миллионов фунтов. Арабский национализм поддерживали во Франции лишь экстремисты, слишком слабые, под предводительством Мильерана; в Англии за ними была симпатия большинства тех, кто интересовался Востоком, множества специалистов, многих министров. В глазах французов Фейсал был врагом и, возможно, агентом Англии; в глазах англичан он был другом. Все члены Арабского клуба были против Франции, но умеренные стояли за Англию. Великобритания могла осуществить опыт арабского королевства таким же образом, как могла осуществить опыт лейбористского правительства: противники подобного опыта опасались бы неопытности тех, кому он был бы доверен, но не их измены. И в этот момент, когда экономический кризис в Англии стал острым, в Лондоне узнали, что оккупация Месопотамии — бедствие с финансовой точки зрения. Либеральная политика все еще находила в Кабинете и даже в Министерстве по делам Индии стойких защитников. Наконец, силы, которые противостояли созданию арабского правительства — и сам лорд Керзон — были именно теми силами, которые ни в коем случае не соглашались с выводом войск из Месопотамии.
С 22 [июля 1920 года] Лоуренс занял позицию в «Таймс»[645].
Глава XXХII[646].
«Во время дебатов на этой неделе в Палате общин по Среднему Востоку ветеран Палаты выразил удивление, что арабы Месопотамии подняли оружие против нас, несмотря на наш мандат, внушенный благими намерениями. Его удивление отзывается эхом то здесь, то там в прессе, и мне кажется, что оно основано на неправильном понятии о новой Азии и об истории последних пяти лет, поэтому я хотел бы вторгнуться на страницы вашей газеты и дать ситуации свое толкование.
Арабы восстали против турок во время войны не потому, что турецкое правительство было таким уж плохим, но потому, что они хотели независимости. Они рисковали своими жизнями в бою не для того, чтобы переменить хозяев, стать британскими подданными или французскими гражданами, но для того, чтобы завоевать собственную свободу.
Предлагаемая книга – четыре эссе по философии искусства: «Воображаемый музей» (1947), «Художественное творчество» (1948), «Цена абсолюта» (1949), «Метаморфозы Аполлона» (1951), – сборник Андре Мальро, выдающегося французского писателя, совмещавшего в себе таланты романиста, философа, искусствоведа. Мальро был политиком, активнейшим участником исторических событий своего времени, министром культуры (1958—1969) в правительстве де Голля. Вклад Мальро в психологию и историю искусства велик, а «Голоса тишины», вероятно, – насыщенный и блестящий труд такого рода.
Разыскивать в джунглях Камбоджи старинные храмы, дабы извлечь хранящиеся там ценности? Этим и заняты герои романа «Королевская дорога», отражающего жизненный опыт Мольро, осужденного в 1923 г. за ограбление кхмерского храма.Роман вновь написан на основе достоверных впечатлений и может быть прочитан как отчет об экзотической экспедиции охотников за сокровищами. Однако в романе все настолько же конкретно, сколь и абстрактно, абсолютно. Начиная с задачи этого мероприятия: более чем конкретное желание добыть деньги любой ценой расширяется до тотальной потребности вырваться из плена «ничтожной повседневности».
Роман Андре Мальро «Завоеватели» — о всеобщей забастовке в Кантоне (1925 г.), где Мальро бывал, что дало ему возможность рассказать о подлинных событиях, сохраняя видимость репортажа, хроники, максимальной достоверности. Героем романа является Гарин, один из руководителей забастовки, «западный человек" даже по своему происхождению (сын швейцарца и русской). Революция и человек, политика и нравственность — об этом роман Мальро.
Роман А. Мальро (1901–1976) «Надежда» (1937) — одно из лучших в мировой литературе произведений о национально-революционной войне в Испании, в которой тысячи героев-добровольцев разных национальностей ценою своих жизней пытались преградить путь фашизму. В их рядах сражался и автор романа.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.