Демон абсолюта - [48]
Необходимо было, чтобы он дал арабам все шансы, которыми они располагали, чтобы заставить аннулировать соглашение[345] (оно ведь аннулировало корреспонденцию Мак-Магона и Хуссейна!); но прежде всего было необходимо ответить на его разоблачение действием — как ни рискованно было оказаться неспособным на какое-либо действие — необходимо было, чтобы он стал единственным хозяином своей судьбы. Если он бросил на весы свою жизнь, то судьба Аравии, даже английская победа на палестинском фронте, возможно, зависели от частной судьбы лейтенанта Лоуренса. Он играл сам, лично, в ту головокружительную игру, которую знают некоторые великие игроки — не только за столом или рулеткой — где проигрывают всё и нечего выигрывать. Желание выиграть скорее маскирует подлинного игрока, чем проявляет: он хочет играть лишь затем, чтобы прежде всего иметь возможность проигрывать. Игра — это конфликт между ним и рулеткой — цена физического осознания судьбы, связанная с упоением противостояния ей. Желание истинного игрока — играть всегда, а не выиграть, чтобы выйти из-за стола и жить в сельской местности; последнее желание характерно как раз для не-игрока. Лоуренс был вынужден к игре по самым высоким ставкам, где на кону была жизнь, потому что это единственное средство, которое заставляет человека ощущать противостояние со своей судьбой на равных.
Сейчас мало что значили соглашения и дипломаты. Тот, кто идет туда, где его могут убить, перестает быть «действующим» — быть обманутым. Делая значительно больше, чем Англия и арабы были вправе ждать от него, он играл, не предавая их, и смертельный риск, выбранный им самим, давал ему глубокую свободу[346]. «Если Бог есть, и если я убью себя, чтобы доказать мою свободу, — говорил Кириллов, — я стану царем».[347]
Патология не имеет отношения ни к великому поступку, ни к великому делу, потому что, если невроз — когда это невроз — приносит плоды, его нельзя свести к обычным неврозам. Лоуренс разрешал свою драму в своем деле, которое несло следы этой драмы, потому что побуждало его каждый день рисковать своей жизнью; но оно становилось рациональным, потому что этот риск был необходимым, он приносил ему максимальную выгоду. Как офицер принимает решение спасти свою роту благодаря самоубийственному шагу, на который решается один из его солдат, Лоуренс трезвый поставил на службу своей страсти Лоуренса очарованного. Приняв свое решение, он собирался делать все, чтобы спасти ту жизнь, которой мог пожертвовать. Если бы ему удалось это предприятие, для Фейсала стало бы возможным, опираясь на Акабу и английскую армию, при поддержке скоординированных сил сирийских комитетов, взять и сохранить Дамаск. Возможно, соглашение превращало болезнь свободы, которой был одержим Лоуренс, в средство нового рабства; но, может быть, оно превращало тот почти самоубийственный поступок, на который он решился, в средство арабской свободы[348].
Он отбыл 4 июня, сопровождаемый шейхом Дами[349] и одним из его охраны. Без грима, без маскировки, лишь в простой арабской одежде. Он планировал, обманув всякую турецкую слежку тем, что сделает огромный крюк, посетить сначала начальников тайных обществ и шейхов на северных границах Сирии, до турецкой границы в Азии, затем подготовить к восстанию земли друзов, и наконец — племена и оседлые деревни между Палестиной, Мааном и Акабой; последние оказались бы уверены в том, что с тыла им помогут, как и в помощи английской армии, если бы та перешла в наступление[350].
Пройдя четыре дня по пустыне, он добрался до Пальмиры[351]. Ему следовало сначала положить конец кровной мести, которая существовала между бишр и ховейтат, затем, объединив два племени, подготовить каркас восстания; и, познакомившись с вождями, обеспечить отправку денег, динамита и тайных курьеров. Это восстание не было необходимо в ближайшие месяцы. В ожидании его надо было набрать несколько подрывников, которых он мог бы скоро призвать.
Из двух вождей, с которыми он хотел встретиться, один уехал на Евфрат, другой собирался прибыть в укрепленную резиденцию в Дамаске.
По крайней мере, он добрался до других заговорщиков. Они приняли посредничество Дами, который представлял Фейсала перед ними в случае разногласий между племенами, и они объединили людей, предназначенных, чтобы взорвать мосты Оронта. Лоуренс направил динамит и инструктора. Таким образом, передвижение турецких войск, когда пришел бы день, могло быть парализовано от Турции до Хомса.
Для того, чтобы парализовать его от Хомса до Дамаска, лучшей базой был сам Дамаск. Лоуренс, завербовав в Пальмире тридцать пять кавалеристов на верблюдах, добрался до Баальбека[352]. В старом оазисе, где храм Солнца вздымал к пустынным небесам руины самой высокой колоннады в мире, среди майских сирийских садиков, заполненных мелкими провинциальными розами, он присоединился к вождям метовила, затем повел их, чтобы проследить за взрывом моста в Баальбеке. «Грохот взрывов динамита — подчас самая эффективная пропаганда».
