Демон абсолюта - [23]

В Константинополе его приняли почтительно. Турки охотно организовали бы несчастный случай или скоротечную болезнь, которые позволили бы заменить Хуссейна на какого-нибудь более понятливого великого шерифа, но они не хотели ссориться с арабами, пока не придет последняя крайность. Хотя после визита их политиков во французское консульство Бейрута к ним в руки попала очень подозрительная переписка между Хуссейном и некими сирийскими националистами, но они удовольствовались тем, что передали ее распечатанной великому шерифу (и отдали распоряжения вали). Они знали, что Хуссейн небескорыстен; и видели в нем не врага, а скорее хитрого политика, которого достоинство владыки Святых мест обязывало, хотел он того или не хотел, сражаться на стороне мусульман, но который собирался извлечь из своей снисходительности все возможные выгоды. Они думали, что война вовсе не освободит, а парализует его; что он будет тайно сражаться с ними, если не получит того, что хочет, но не сможет публично заключить союз с христианами; и что, если он послал Фейсала. то лишь потому, что, по его мнению, среди всех, кого он мог послать, никто не торговался бы лучше, чем тот, кто торговался бы как друг.

Итак, Фейсал, принятый султаном и всеми правителями Турции, снова уехал, увозя письма от министров к своему отцу. Он пожаловался, что великого шерифа хотят убить, и ему пылко ответили, что желают лишь того, чтобы тот жил в мире. Письмо Энвера сообщало великому шерифу о немецкой победе на реке Дунаец, об успехе его собственного сопротивления в Дарданеллах.

Через месяц после того, как Фейсал покинул Дамаск, он встретил там своих друзей[172]. Был составлен протокол, уточняющий арабские требования: признание Англией всех арабских стран, кроме Адена, отмена на этих территориях всех привилегий, предоставляемых иностранцам по капитуляциям; оборонительный альянс между Англией и арабским государством; режим благоприятствования для Англии[173]. Если бы этот протокол был одобрен великим шерифом, руководители националистов считали бы его выражением намерений арабов.

Джемаль выехал инспектировать египетский фронт. Фейсал собирался взять отпуск и провести его в Иерусалиме, он вернулся в Мекку по железной дороге из Медины. Он встретился с членами «Ахад» и «Фетах» и вез между подошвами ботинок микроскопический протокол.[174]

Он был убежден[175], что англичане никогда не примут условий, сформулированных в нем.

Прибыв в Мекку 20 июня, Фейсал узнал две важные новости. О том, что Первая арабская дивизия покинула Сирию, ее вызвали в Галлиполи. И о том, что верховный комиссар Египта торжественно объявил, что независимость Аравии и, в конечном счете, принятие арабского халифата, будут достигнуты с победой союзников. Сирия, Аравия, Судан, Ливия были [пробел] листовками. Перед трудностями операции в Галлиполи верховный комиссар и губернатор Судана настойчиво добивался этой декларации, и лондонский Кабинет, при вмешательстве Китченера, ее принял. Но ей было далеко до Дамасского протокола о независимости, там не были упомянуты ни Сирия, ни Палестина, ни Ирак.

Месяц спустя высадка в Дарданеллах обернулась катастрофой; угроза на Канале оставалась в силе; великий Сенусси, султан Дарфур, казалось, готов был объединиться с турками; они собирались взять Лахадж, потом Аден. Индийская армия, высаженная в Басре, шла на Багдад, но она еще не встречалась с турецкими войсками.

Письмо Абдуллы, датированное 14 июля, было получено Сторрсом в августе.[176] В нем содержалось другое письмо, от Хуссейна, не подписанное: оно было направлено верховному комиссару Мак-Магону, но отвечало наконец Китченеру.[177] Великий шериф не зависел больше от английской поддержки в своем восстании, о котором он объявил решительным арабам. Он поставил условия сотрудничества, указанные в Дамасском протоколе, к которым добавил признание арабского халифата (что Мак-Магон уже принял). Целью письма было одновременно принять ответственность за Дамасский протокол, придать ему авторитет, подкрепленный титулом и престижем великого шерифа, и, если англичане примут его, сделать его также хартией арабских свобод. Англичане адресовались к великому шерифу, чтобы как можно скорее подготовиться к священной войне, но также потому, что они приписывали ему политическую власть, которой он не обладал. Он принял ее.

Верховный комиссар ответил 30 августа. Он подтверждал свое согласие касательно халифата и основания независимой Аравии; но считал преждевременным уточнять ее границы.

Ответ удивительный, не объяснимый лишь тем неведением, в котором пребывали Мак-Магон и его советники, о значении и роли тайных обществ. О них подозревали только «Незваные» и их друзья. Остальные верили разве что в существование таких обществ, как легковесные египетские общества, члены некоторых из них были заняты лишь тем, что доносили друг на друга: возможно, чуть более серьезных, ведь их еще не успели раскрыть. Тайна, которая составляла силу «Ахад» и «Фетах», вносила исключительную путаницу во всякую политику, элементом которой являлась. Абдулла, член «Фетах», никогда не знал числа его приверженцев; заявлял ли он в Каире то, во что верил? Фейсал, хотя и был сыном великого шерифа, достаточно плохо знал заговор, чтобы разоблачение заставило его передумать. Англичане и турки часто думали, что за этой тайной не стоит ничего, кроме грандиозного блефа, предназначенного, чтобы извлечь из них как можно больше денег. Полный сомнений, Мак-Магон все же ответил великому шерифу так, как будто в игру вовлечен был он один: обещание халифата, признание арабской независимости, полностью теоретическое, чтобы успокоить его моральные колебания, если они будут — а кстати, и обещание направить суда с зерном, ежегодно направляемые из Египта для бедняков Мекки (с войной отправка оборвалась, и Абдулла на это жаловался). Тот же стиль иранских сказок, в котором переводчик, хотя и был неправ, счел нужным обратиться к великому шерифу: