Дело рыжих - [11]

Когда таким, беркутиным, образом Османкул Колубеевич поломал по–гальски жадноватой Анриетте три коляски, та помирилась с Дрдой. Однако и с партократом полностью не порвала. Они нужны были ей оба: профессор — для тренинга ума, бай — для песни тела.

Османкул Колубеевич не претендовал, чтобы Анриетта принадлежала ему целиком, — для Востока он был человеком самых прогрессивных взглядов. Тем более Шуланбеков считал, что самое лакомое место француженки со швейцарским гражданством все равно безраздельно принадлежит ему. А вот Дрда проявил себя эгоистом, живущим по принципу: сам не «ам» и другому не дам. Своей ревностью, требованием сделать между ними выбор он отравил Анриетте радость жизни. Вот же кнедлик с подкиндесом. Короче, записка была от Яна.

А перед ужином произошло невероятное: все трое были обнаружены мертвыми в номере Анриетты. Маленьким альпинистским топориком ревнивец Ян зарубил любовников и повесился сам. Так, по крайней мере, решили обитатели Сент — Оноре.

Смерть настигла Османкула Колубеевича на шкафу, в излюбленной позе. Стало быть, беркутом он жизнь и прожил, этот партократ, вождь, хозяйственник и человек. Обезглавленная представительница западного потребительского мира Анриетта, подушечные куриные перья на теле которой щедро окрасились черной старческой кровью, была похожа на недощипанную, если можно так выразиться, «недокошеренную» курицу. Висевший на электрическом шнуре пан профессор с посиневшей, обезображенной жуткой гримасой физиономией напоминал гнилой банан, надкушенный бешеной собакой. Что бы это значило? Признание победы гения Марселя Пруста над талантом Милана Кундеры?.. Кто знает? Ответ на вопрос лежит по ту сторону бытия.

— Не нравится мне все это, — пробормотал прибывший в Сент — Оноре инспектор полиции Краузе после осмотра места происшествия и опроса обитателей богадельни. — Совсем, черт подери, не нравится! Готов поставить ящик пива против пустой бутылки, что профессор Дрда не убивал ни француженки, ни русского. Да и не вешался… Его повесили.

(Информация из «Обзора криминальной хроники Женевского кантона»).

В ведомстве Сбруевича Шведа ждало разочарование: в текущем году между госкомитетом и предпринимателями не было зафиксировано ни одного крупного спора, серьезного конфликта. Рядовые предприниматели были уже приучены к постулату, что госкомитетчики всегда правы, судиться с ними не только бессмысленно, но и самоубийственно, а крупняков комитет не трогал.

В общем, ни о каких служебных конфликтах между председателем госкомитета и каким–то юридическим либо физическим лицом не может быть и речи — для этого просто не было почвы. Тем не менее Швед не удовлетворился беседой с замами председателя и лично перелопатил всю деловую переписку Кшиштофа Фелициановича. Пусто.

Что ж, отсутствие результата тоже результат. Сашок, проявляя не присущее ему рвение, несколько вышел за пределы задания и проверил также версию родственную: не явилось ли отравление Сбруевича следствием ссоры с кем–нибудь из сослуживцев?

Швед поочередно опросил всю верхушку комитета. Нет, к Кшиштофу Фелициановичу все относились хорошо. Тот умел ладить с людьми, был деликатен в той степени, какую только мог позволить себе начальник по отношению к подчиненным без ущерба для дела. Он никогда не забывал справляться об их здоровье, поздравлял с днями рождения и юбилеями.

Нечего и говорить, что все начальство комитета имело безукоризненные биографии, под судом и следствием никто не состоял, законченных алкоголиков и наркоманов среди них также не было — не та контора. Некоторые из них выпивали, но меру знали. В целом атмосфера в комитете была дубоватая, но достаточно здоровая, так как его немногочисленные выпивохи и склочники уравновешивались двумя сыроедами, одним шаманом и тремя последователя системы Порфирия Иванова.

Швед также переговорил с представителями комитетского рабочего класса: буфетчицами, уборщицами, электриками и сантехниками. Так как ими командовал комитетский хозяйственник, то непосредственных контактов со Сбруевичем никто не имел. Какие уж тут конфликты? Дело электриков — лампочки воровать, а не с сановниками тявкаться.

Никто из приближенных к Сбруевичу не мог жаждать сесть в председательское кресло до такой степени, чтобы желать ему смерти. Это было бы крайне неразумно. Хотя бы потому, что Кшиштофу Фелициановичу оставалось восемь месяцев до пенсии. Так как президент был молод, то пенсионеров на высших должностях особо не жаловали. Не задержался бы и Сбруевич.

В общем, Швед поработал славно: с нулевым результатом.

Бисквит немного обленился. То ли на него плохо подействовал статус главного кулинарболиста республики, то ли перетренировался и страдал расстройством желудка. Словом, все исследование личной жизни четы Сбруевичей свелось у него к посещению номенклатурной поликлиники и снятию ксерокопий с амбулаторных карточек.

У Кшиштофа Фелициановича не могло быть табуна любовниц… Более того, он был лишен радости иметь хотя бы одну… В интересах следствия придется обнародовать и совсем убийственное: Кшиштоф Фелицианович не мог даже выполнять свой «супружнi абавязак»… И это несмотря на то, что он вроде как заимел моральное право выдвигать почти безграничные сексуальные претензии! Вот ужас–то! Спросите почему? Да элементарно: потому, что председатель госкомитета — увы и ах! — был импотентом (ему пришлось удалить предстательную железу). Такая вот была у него личная жизнь — духовная. Что же касается Евы Леопольдовны…