Дело о сорока разбойниках - [45]

А надзор совершал врач, психиатр, доктор Розенбах. Всюду он ходил за Николаем Константиновичем, ни на шаг от него не отставая, куда князь – туда и он. Этот седой, в пенсе, злобный человечек тоже был среди гостей Захо. Он не участвовал в общих беседах за шампанским, а тихо сидел поодаль в кресле, прикрывшись газетой, нет-нет да и опуская ее и окидывая зал взглядом коршуна.

«Смешное положеньице», – подумал Иноземцев.

Ведь знал он, полгода проведя под надзором санитаров психиатрической клиники, до чего неприятно, когда тебя за человека не считают и все равно что за малым дитем присматривают. И мысленно поблагодарил бога, что не имеет такой тени, какая шествует вечно следом за бедным князем Искандером.

Но тотчас улыбка сошла с лица Ивана Несторовича, когда в очередной раз психиатр опустил газету. Иноземцев не поверил своим глазам. Не поверил он и своим ушам, когда вдруг князь обернулся к своему церберу и воскликнул:

– Иван Яковлевич, идите же к нам. Расскажите что-нибудь!

Иван Яковлевич Дункан! Дункан – старший врач Департамента полиции города Санкт-Петербурга, вот кто сидел в кресле за газетой. Иноземцев не сразу его узнал, потому как тот постарел и осунулся, отпустил бакенбарды и мохнатые подусники, а волосы его стали сплошь седые. Но тем не менее в сухости его была прежняя полицейская готовность, пожалуй, даже гибкость и сила. Холодный пот прошиб Иноземцева от одного только воспоминания, как этот беспринципный и жестокий чиновник объявил его морфиноманом и отправил в палату для буйных и неопрятных помешанных. Ни единый мускул полицейского врача не дрогнул, ни единой секунды сожаления он не испытал, осудив невиновного. Сжав кулаки, Иван Несторович, уперся взглядом в пол, он весь пылал от желания рассказать князю, кем на самом деле является его психиатр, что никакой он не Розенбах и что здесь находится под липовой фамилией.

Он уже был готов сделать это, как вдруг Захо поднялся и любезно позвал всех играть в карты. При коротком невольном взгляде, брошенном Иноземцевым на стол зеленого сукна, при радушном призыве хозяина, выстроилась перед его глазами такая странная последовательность: карты – Ульяна – полиция – доктор Дункан – психиатрическая больница. Тотчас же желание сказать хоть слово о фальшивом психиатре и его возможной миссии при князе у Иноземцева напрочь отпало. Язык его, глупый язык Ивана Несторовича, глупая его голова, а вовсе не доктора Дункана повела по кривому пути. Вот что тогда его заставило самому себя сумасшедшим объявить? Зачем преждевременные выводы делать, зачем быть таким поспешным, горячим, зачем нос свой совать куда не следует, говорить что первое в голову придет? Пора бы, Иван Несторович любезный, взрослеть, помудреть, пора бы прекратить бежать от мира, научиться не отзываться на каждое его невольное проявление, как водород на соприкосновение с воздухом, или взрываться, подобно рубидию, который невольно окропили водой.

Сидя в кресле и сжимая хрустальный фужер с такой силой, что шампанское в нем готово было закипеть, Иван Несторович не сразу услышал, что господин Захо звал играть в карты и его.

– Нет-нет, благодарю, – проронил Иноземцев. – Я понаблюдаю.

– Вы что же, не знаете трынки? Не говорите, что не знаете, ее все знают. Идете, идемте, любезный, нас и без того мало, игра рискует стать скучной.

– Я не могу… – начал было Иноземцев и вдруг выпалил: – Я не умею играть честно.

– Не умеете играть честно? – удивился грек и бросил невольный взгляд на гостей. Все заулыбались, не исключая даже князя. – Вот так заявленьице! Я прежде не встречал подобной честности. Все равно идемте, мы будем очень зорко за вами следить и не дадим сжульничать.

– Вы не заметите этого.

– Не заметим? Даже так? Вы мастер интриговать! Теперь-то мы вас не отпустим, доколе вы не покажете своего мастерства.

Иноземцев оставил бокал, подошел к игорному столу, на коем уже положили фишки, блюдца для марьяжа и запечатанную в бумагу колоду. Он бесцеремонно, и даже как-то нервно, распечатал ее и стал перетасовывать. И делал это не хуже Ульянушки.

Гости замерли на него глядючи, у некоторых брови поползли вверх.

Однажды, решив открыть для себя, как работают карточные фокусы, для чего ежедневно, будучи как-то в Петербурге, посещал игорные дома, наблюдая за шулерами, Иноземцев нашел в этом не свойственной благонравственным людям роде занятий особое успокоение. Более того, обнаружил и в себе талант обращаться с колодой довольно ловко. Уличные балаганщики охотно обучали его за звонкую монету, как в свое время обучили и Ульяну. Было время, когда страстно захотелось удивить фокусом госпожу Бюлов. По глазам ее, сверкнувшим завистью, было видно, что Иван Несторович преуспел.

С тех пор в кармане пиджака Иноземцева всегда имелась старая затертая колода, та самая, которая легла на стол в гостинице «Брайденбахер Хоф» рядом с письмом Ромэна, та самая, которая удивила его Ульянушку. Иноземцев хранил ее как реликвию, украдкой брал в руки. Это усмиряло сердце. Внутренний зверь, по частям съедавший душу, будто завороженный, прекращал свои неистовые терзания, становилось спокойно и безразлично. И только черное и красное перед глазами, черное и красное.